Коллектив авторов - Классициум (сборник)
Конечно, первым делом ему захотелось узнать, что происходит по ту сторону врат, сидят ли его русско-немецкие друзья в засаде. Сидели. И даже проверяли разные способы поимки Данина, например сетью. А в качестве приманки был выставлен игрушечный кот, которого иногда подкармливали монетами. В первые же дни Данин, пользуясь возможностями чудо-машины, стоящей на кухне, вовсю изощрялся в изготовлении вещей, предметов и, в частности, смастерил себе не одного – семерых, по числу кошачьих жизней, игрушечных котов. Коты получились, как с иголочки, но ростом разные – скорее всего, воображая их, Данин немного сбивался в масштабе. У кота с самой бандитской рожей оказался на шее галстук-бабочка, один пел, картавя, второй – голосом Данина, третий почему-то по-английски. Остальные скрипели, как положено, то есть противно. Данин не мог бросить в прорези сразу семь монет одновременно, поэтому затягивали они про златые горы друг за другом, по мере поступления гонорара, да и маршировали не в ногу. Услышав кошачий хор в первый раз, Данин устрашился собственной фантазии, после повторного прослушивания уверился, что соорудить подобное мог только редкий псих, и коты были стыдливо скормлены машине. Теперь, глядя с Марса на своего пленённого врагами котейку, Данин понял, что ему нужен только он, родной до боли, пусть даже и облезлый.
С замирающим сердцем Данин отыскал её. В доме царила суматоха – котилась её любимица. Она каждую минуту вспоминала, что забыла отдать ещё какое-то распоряжение, касавшееся кошки, спускалась со второго этажа на первый, потом бежала обратно по лестнице, а её пушистая толстопузая Магди ни на минуту не отпускала хозяйку, волоклась за ней по ступенькам на своих коротких ножках и громко мяукала, жалуясь на боли. Она ломала руки, муж, конечно, её успокаивал, все были на взводе, ждали ветеринара, и её немолодая домработница страстно мечтала про себя, чтобы когда-нибудь уже закончилась эта треклятая окотская феерия…
Данин оттягивал «посещение» Эммы, но мысли о ней не отпускали. Очень скоро картина фонтанирующих серой вулканов на Ио, спутнике Юпитера, исчезла, вместо неё Данин увидел свою берлинскую квартиру. В гостиной были расставлены букетики первых нарциссов. Солнце било в окна, одно было распахнуто, и тяжёлые шёлковые портьеры раздувались, как паруса. Эмма, в своём тёмно-синем платье, сидела на диване. Данин впился взглядом в её живот – ничего необычного. В комнате находились и другие люди, агенты в штатском. Один («Иоганн Р г») сидел за столом и раскладывал пасьянс, второй («Томми Х с»), засунув руки в карманы, подпирал дверной косяк. Красивый тип с тонкими усиками над верхней губой («Юрген М р») стоял у дивана и довольно агрессивно разговаривал с Эммой.
– Чем вы недовольны? Мы действуем из государственных интересов.
– Квартира превратилась в проходной двор, – ровным голосом отвечала Эмма. – Ваши люди не разуваются, курят, приходят и уходят, когда захотят. Между прочим, я отвечаю за этот дом. Я буду жаловаться.
– Кому? Господу богу? Лучше попросили бы у него ребёнка. От хозяина. И вообще, вам давно пора стать замужней дамой. В ваши-то годы.
Данин прочувствовал его презрение: это по твоей милости нам приходится здесь торчать… упустила, дура, проворонила своё счастье, даже этого не смогла – забрюхатеть, окрутить… сиди теперь на чужом диване, сторожи чужое добро…
Значит, ребёнка нет. Казалось, снята проблема, но вместо облегчения Данину стало тягостно, как на похоронах.
– Мерзавец. – Эмма поднялась. Лицо её пылало. – Такие, как вы, позорят эту страну. Вторгаетесь в чужую жизнь… преследуете порядочных людей, как будто у вас есть на это право… Вы никто, и звать вас никак, понятно?
Взбешённый Юрген схватил её за плечо, хотел то ли ударить, то ли толкнуть обратно на диван.
– Любите бить женщин? – спокойно спросила она.
Опомнившись, он отпустил её, отошёл к окну, кривя губы с узкой полоской усов и что-то бормоча… Иоганн снова перевёл взгляд на карты, Томми лениво почесал о косяк спину.
Из дневника отца Данин узнал, что это он «заказал» трубу. Самому Данину, наверное, такое бы и в голову не пришло. Он вспомнил, как первое время страдал болезнью неверия и царским своим повелением приказал машине изготовить «много золота». О таре или форме, которую должен принять драгоценный металл, он, по глупости, и не подумал. Из чёрного машинного раструба забил фонтан золотого песка, пулемётными очередями полетели золотые зубы, и как заключительный аккорд вымахнул и шлёпнулся на пол увесистый слиток, от которого Данин едва увернулся. Потом пришлось долго махать лопатой, спроваживая всё обратно, потому что ходить по рассыпанному золоту оказалось выше его сил – ничего более пошлого он не мог себе представить. А про свои эксперименты с окошком «Живое. Не представлять!» Данин даже вспоминать не хотел. Ну их.
Дни шли, и неожиданно перед ним встала одна большая проблема. Ему наскучили человеческие истории, в которые он с увлечением вникал прежде. Он даже перестал каждодневно «бывать» в России – на родине-чужбине, как он её называл. Вместо этого он предпочитал погружаться в облака раскалённого газа, летать на кометах, «прикометившись» на ядро, и всё чаще отправлялся в тёмные, жуткие уголки космоса в поисках самых мрачных ландшафтов. Однажды несколько дней подряд он воображал себя астронавтом, потерявшимся в круглых венерианских кратерах. Опасность будоражила, сердце готово было разорваться. После таких путешествий Данин частенько пил валерьянку и нервно посмеивался, вспоминая, как Колокольников учил его, для адреналину, разнести ботинком пару витрин. Его затягивала потребность щекотать себе нервы, страх стал частью жизни, и наконец Данин как врач признался себе, что стал зависим от волшебной трубы. Он пробовал от неё отказаться, но что же это вышла за пытка… Весь день одни терзания. Мерил шагами комнаты, пробовал днём поспать, занялся изготовлением особо деликатесных блюд, для прилива крови к мозгам постоял на голове, скрутив ноги, будто йог какой, – нет, ничто не могло отвлечь от нестерпимого желания схватить эту восхитительную трубу и алчно смотреть в неё, забыв обо всём на свете. Мучение, срам…
– Что же я, не русский, в самом деле?! – сказал Данин, заказал машине «водки, два раза», с бешеной весёлостью хлопнул стакан, закусил солёным огурцом, недрогнувшей рукой сунул трубу в окошко «Мусор. Выбросить», помянул её второй порцией, занюхал рукавом, на шатающихся ногах пошёл в спальню, упал на кровать, не раздевшись, и проспал целые сутки («Больше земных на тридцать семь минут», – подсказала бы труба).
