Коллектив авторов - Классициум (сборник)
…Из зеркала на него глянуло небритое лицо с диковатыми глазами. Он проверил бритву в станке, лежащем на стеклянной полочке, – безнадёжно затупилась… Раковины не было. Из стены над ванной торчал носик волшебного крана: он только поднёс к нему руку, и уже потекла вода – тёплая, обычная. Данин жадно напился, сунул под кран голову. Вытереться пришлось полой брошенного на край ванны халата. Хотелось освежиться, вымыться, но воображение не дремало и в самый неподходящий момент напустило в ванную комнату уэллсовских марсиан. К тому же содержимое синих флаконов, стоящих на полочке, оказалось испорченным, и мыло в мыльнице из толстого стекла с жемчужными разводами иссохло. Неудивительно, столько лет прошло. Зато работал фаянсовый унитаз, походивший на кратер вулкана, – вместо дна была какая-то задымлённая дыра.
Важное открытие поджидало Данина в «столовой» с круглым столом и тремя стульями, взятыми из сказки про Машу и медведей. В углу стоял чёрный шкаф с экранами, окошками и многочисленными кнопками – напротив некоторых из них были наклеены записки, написанные лёгким почерком матери: «Еда. Представить», «Живое. Не представлять!», «Неживое. Представить», «Мусор. Выбросить». В центре шкафа красовалось изображение ладони с пятью растопыренными пальцами. Недолго думая, Данин приложил к ней руку. Пятерня засияла зелёным. Он ткнул в кнопку под надписью «еда». Из окошка на чёрной подставке выползла отвратительная буроватая масса, не твёрдая и не жидкая, без запаха. Данин поморщился. Испачкав руки, он спровадил свою кулинарную неудачу в «Мусор. Выбросить», сходил в ванную вымыть руки и потом уже вообразил горячий кирпичик очень вкусного хлеба, который пекла Эмма. Марсианский хлеб удался, ему даже не пришлось ждать. Данин проглотил его, разломав на куски, и, утолив первый голод, затребовал печёночной колбасы, которую Эмма покупала специально для него, а на десерт – её пирожные. Он быстро освоил производство «неживого» и, отхлёбывая кофе из фарфоровой чашки с золотым ободком, уже спокойнее смотрел из окна на унылые ночные дюны.
Спать не хотелось, но на сегодня было достаточно всего. Он сходил взглянуть издалека на врата, на месте ли, потом вернулся в спальню, закрылся изнутри, разделся и лёг. И спал крепко, без сновидений, как спят уставшие за день дети.
5
Четыре раза над фиолетовым небом Марса всходило и садилось солнце. На пятый день Данин обнаружил, что может открыть ещё одну дверь. В эти дни он непривычно много думал – обо всём, устал маяться от безделья и разглядывать за окном однообразный красноватый ландшафт. Когда упрямая дверь, в которую он на всякий случай толкался каждый день, когда эта дверь, по воле заботливого, но невидимого хозяина, неожиданно поддалась от простого нажатия ручки, он задрожал от нетерпения, понимая, что стоит на пороге новых событий, возможно, губительных, но которые пусть уж лучше случатся, если нельзя по-другому. Он влетел в тайную комнату, трепеща, как непослушная жена Синей Бороды. Это было пустоватое помещение, похожее на спальню, всё с теми же голубоватыми стенами и незашторенным окном. На письменном столе в углу лежали какие-то бумаги. Среди них Данин нашёл дневник отца – тетрадь, исписанную незнакомым крупным почерком. Записи были посвящены, в основном, каким-то устройствам, и первое же описание касалось узкого вытянутого предмета, который лежал тут же, на столе. По словам отца, это была чудесная подзорная труба, позволяющая видеть всё, что пожелаешь. Вскоре Данин сам убедился в её необыкновенных свойствах. Много дней он не расставался с этим прибором, смотрел в него то одним глазом, то другим, стоя, лёжа, сидя, держа обеими руками, одной, другой, и злился, когда глаза и руки уставали. Проснувшись, он первым делом заглядывал в кружок на тонком конце трубы, проводил не меньше часа в ненасытном созерцании и только потом шёл умываться.
Сначала он смотрел жадно и бессистемно, взгляд скакал с Марса на Землю, с розовато-коричневых пустынь на Сахару. Он разглядывал древние русла марсианских рек, потом вдруг видел каналы с узкими набережными без парапетов («Лейден…» – шептала труба), ветряную мельницу («В Голландии им принято давать имена… Эта – Де Валк…») и понимал, что ключевым понятием, связавшим эти картины, стало мелькнувшее в его сознании слово «каналы». Вблизи экватора на Марсе Данин обнаружил четыре вулкана колоссальных размеров, по форме напоминающих лепёшки; самый большой был в несколько раз выше Эвереста… Он мог менять точку обзора, видеть с разных ракурсов, словно сам находился там – это казалось невероятным. Однажды он «проплыл» над грандиозным разломом, над долиной с ветвящимися ущельями, масштабы которых не шли ни в какое сравнение с земными, и, влекомый жгучим, болезненным любопытством, опустился на самое дно. Во мраке, в космическом холоде лежали глыбы, на которых могли уместиться целые города. Чёрные стены ущелья поднимались над ним на несколько километров, и оттуда, снизу, необычайно ясно были видны звёзды…
В голову лезло незнакомое, про перхлораты – соли хлорной кислоты, весьма сильные окислители, – про замерзший углекислый газ и прочее, неудобоваримое. Данин решительно пресёк поток этой химии и физики, способной, как девятый вал, подмять его разум. Труба-волшебница стала объяснять проще: грунт Марса ядовит… северный полюс состоит из сухого льда…
«Я счастлив, – писал в своём дневнике отец. – Я самый счастливый человек на свете. Мне выпала необыкновенная судьба – оказаться здесь, видеть то, что недоступно другим, и я никак не могу утолить эту жажду. Не знаю, за что хвататься, кидаюсь от чудо-трубы к бумаге, пишу обо всём подряд, горько сожалея, что для подробного и яркого описания мне катастрофически не хватает слов, и тут же бросаю свои записки – чтобы снова заглянуть в крошечный глазок, отворяющий для меня Вселенную. Господи, Ты есть… Я думаю о Тебе, не утирая благодарных слёз…»
Волшебная труба показывала ему всё, кроме того места – дома или корабля, – в котором он находился. Он не мог увидеть другие помещения, понять, насколько велик приютивший его дом. Пожалуй, это была единственная, но большая и тщательно оберегаемая тайна. В этом есть смысл, решил Данин, нельзя знать о доме больше его хозяина. Труба позволяла видеть планеты, страны, людей, входить в любой дом, слышать чужие разговоры, более того, мгновенно понимать суть интриги, предысторию разворачивающихся событий. Она послушно затуманивала интимные сцены, уловив даже лёгкий намёк Данина на протест; она запоминала его предпочтения, и её не нужно было просить дважды… он мог сразу увидеть нужного человека, только представив его или назвав имя.
