Жюль Верн - Паровой дом (пер. В. Торпакова)
— Вне всякого сомнения, — подтвердил инженер, — а когда мы приедем в Виндхья?
— Мы отклонимся слегка к юго-западу, чтобы выбрать удобный перевал. Там тоже не будет никаких затруднений. Я знаю проход с пологими склонами. Это перевал Сиргура, где свободно проходят лошадиные упряжки.
— Везде, где пройдут лошади, — вставил я, — наш Стальной Гигант сумеет пройти, не правда ли?
— Конечно, сумеет, — подтвердил Банкс, — но по ту сторону перевала Сиргура сильно пересеченная местность. Может, лучше пройти через горы Виндхья, взяв направление на Бхопал?
— Там много городов, — заметил Калагани, — будет трудно обойти их, сипаи были особенно активны в тех местах во время войны за независимость.
Я был немного удивлен этим словосочетанием — «война за независимость», которое дал мятежу 1857 года Калагани, но не следовало забывать, что это говорил индиец, а не англичанин. К тому же непохоже было, чтобы Калагани принимал участие в бунте, по крайней мере, он никогда не говорил ничего, что позволяло бы так думать.
— Ладно, — согласился Банкс, — мы оставим города Бхопала восточнее, и если вы уверены, что перевал Сиргура выведет нас на какую-нибудь проезжую дорогу…
— Дорога, по которой я часто ездил, сударь, огибает озеро Путуриа и в сорока милях от него выходит к железной дороге Бомбей — Аллахабад, возле Джаббалпура.
— Действительно, — подтвердил Банкс, который следил по карте за указаниями индийца, — а отсюда?
— Хорошая дорога, ведущая на юго-запад, проходит вдоль железнодорожного полотна до Бомбея.
— Так, понятно, — констатировал Банкс, — я не вижу никакого серьезного препятствия при переходе Виндхья, этот маршрут нам подходит. К услугам, которые вы нам уже оказали, прибавляется новая, мы этого не забудем.
Калагани поклонился и уже собирался отойти, но вдруг передумал и повернулся к инженеру.
— Вы хотите о чем-то спросить меня? — осведомился Банкс.
— Да, сударь, — ответил индиец. — Не могу ли я спросить, почему вы хотите избежать центральных городов Бандельканда?
Банкс взглянул на меня. Не было никакой причины скрывать от Калагани то, что касалось сэра Эдуарда Монро, и ему объяснили мотивы выбора подобного маршрута.
Калагани внимательно выслушал все, что сказал ему инженер, затем тоном, в котором сквозило удивление, произнес:
— Полковнику Монро нечего опасаться Наны Сахиба, по крайней мере в этих провинциях.
— Ни в этих, ни в других, — ответил Банкс. — Почему вы говорите «в этих провинциях»?
— Потому что если набоб и появился, как уверяли несколько месяцев тому назад, в президентстве Бомбея, то ведь поиски ни к чему не привели и очень возможно, что он вновь перешел индо-китайскую границу.
Этот ответ показывал, что Калагани не знал, что случилось в горах Сатпура и что в мае Наны Сахиб был убит солдатами королевской армии на пале Тандита.
— Я вижу, Калагани, — сказал тогда Банкс, — что известия, обошедшие всю Индию, с большим трудом доходят до гималайских лесов!
Индиец смотрел на нас пристально, не отвечая, как человек, не понимающий, в чем дело.
— Да, — продолжал Банкс, — вы, кажется, не знаете, что Нана Сахиб умер.
— Нана Сахиб умер? — воскликнул Калагани.
— Бесспорно, — ответил Банкс, — и губернатор сообщил, при каких обстоятельствах он был убит.
— Убит? — спросил Калагани, тряхнув головой. — Где же он был убит?
— На пале Тандита, в горах Сатпура.
— Когда?
— Около четырех месяцев тому назад, — ответил инженер, — двадцать пятого мая.
Взгляд Калагани в тот момент показался мне странным. Он скрестил руки на груди и ничего не сказал.
— У вас есть причина, — спросил я, — не верить в смерть Наны Сахиба?
— Никакой, — только и сказал Калагани. — Я верю тому, что вы мне сообщили, господа.
Минуту спустя, когда мы остались одни, инженер заметил не без основания:
— Все индийцы таковы! Глава восставших сипаев сделался легендарным. Никогда эти суеверные люди не поверят, что он убит, потому что не видели его повешенным.
— Есть среди них такие, — ответил я, — они как старые ворчуны Империи[158], которые через двадцать лет после смерти Наполеона утверждали, что он все еще жив!
С тех пор как мы перешли Ганг в его верхнем течении — Паровой дом сделал этот переход 15 дней тому назад, — плодородные земли развернули перед Стальным Гигантом свои прекрасные дороги. Это был Доаб, заключенный в угол, образованный Гангом и Джамной до их слияния возле Аллахабада. Аллювиальные почвы равнины распаханы брахманами за 20 веков до христианской эры, однако культура земледелия еще примитивна, мелиоративные работы проводились здесь английскими инженерами; на этих землях хлопчатник дает прекрасные урожаи: скрип хлопкового пресса, песня рабочих, которые приводят его в движение, — такие впечатления остались у меня от этого Доаба, где когда-то был основан первый храм.
Наше путешествие проходило в благоприятных условиях. Остановки делались по нашей прихоти. Жилище перемещалось, открывая нашим взорам все новые и новые картины. Не было ли это, как утверждал Банкс, последним словом прогресса в области автомобилизма? Телеги, влекомые быками, экипажи, запряженные лошадьми или мулами, железнодорожные вагоны — все это не выдерживало никакого сравнения с нашим домом на колесах!
Девятнадцатого сентября Паровой дом остановился на левом берегу Джамны.
Первый паводок начал поднимать воды Джамны. Чувствовалось, что скорость течения возрастает, но помешать нам оно не могло. Банкс принял ряд мер предосторожности. Нужно было лишь найти подходящее место для причала. Его нашли. Полчаса спустя Паровой дом поднимался на противоположный берег. Для железнодорожных вагонов нужны дорогостоящие мосты, один из таких мостов из трубчатых конструкций пересекает Джамну возле крепости Селимгара, близ Дели. Для нашего же Стального Гиганта реки служили такими же путями, как и лучшие грунтовые дороги страны.
По ту сторону Джамны на территории Раджастхана немало городов, но предусмотрительный инженер исключил их из нашего маршрута. Слева был Гвалиор, раскинувшийся на берегу реки Савунрика и покоящийся на базальтовом блоке, со своей большой мечетью Мусджида, дворцом Пал, с диковинными воротами слонов, знаменитой крепостью Вихари, возведенной буддистами, старым городом, которому современный город Лашкар, построенный в двух километрах от него, составляет теперь конкуренцию. Там, в глубине этого Гибралтара Индии, Рани из Джханси[159], преданная подруга Наны Сахиба, героически боролась до последнего часа. Там, во время стычки с двумя эскадронами 8-го гусарского полка королевской армии, она погибла, как знаем, от руки самого полковника Монро, который с эскадроном своего полка принял участие в сражении. С этого дня и зародилась лютая ненависть Наны Сахиба, которую набоб стремился утолить до самого последнего вздоха. Да! Для сэра Эдуарда Монро лучше было не оживлять подобных воспоминаний у ворот Гвалиора!
