Владимир Михайлов - Михайлов В. Сторож брату моему.Тогда придите ,и рассудим
Так что игра действительно пойдет по другим правилам.
Значит, надо, пока еще есть время, обезопасить все, что можно. Позицию занять в туннеле, подальше от входа в станцию. Прикрыться, правда, нечем. Гиблое дело. Но в зале станции обороняться нельзя.
Рыцарь не знал, что может и чего не может случиться, если пули противника станут попадать, скажем, в резервуар с тритием. Он не был физиком. Он был летчиком, и у него в крови сидело ощущение того, что если пуля попадет в топливный бак, твое дело плохо. А если будет поражена установка, тоже хорошего мало: Рыцарю нужно было, чтобы она работала. Угроза беды всегда действует сильнее, чем сама беда, и в предстоящем разговоре с Хранителями он хотел применить именно угрозу.
Все было бы лучше, если бы удалось погасить свет в коридоре, послать по лампам парочку очередей. Тогда он стал бы невидимым, а бить по вспышкам противник вряд ли научен. Но светильников не было видно, и неясно было, куда стрелять.
Значит, придется подставлять себя под пули. Солдатское Дело…
Он подозвал своих:
— Сюда, ребята. И постарайтесь попадать в них прежде, чем они в вас. Потому что пули у них такие, что дырки эти будет не залатать — да и нечем.
— Думаешь, они станут стрелять в нас?
Уве-Йорген усмехнулся:
— Здесь трудно будет выстрелить мимо.
Он подошел к двери в станцию, затворил ее, вернулся в туннель и улегся на пол, изготавливаясь к стрельбе. Запасные магазины положил справа, чтобы были под рукой. Покосился на своих:
— Георгий, продвинься на пять шагов вперед. Так, Питек, держись правее, насколько можешь. Хорошо.
Теперь все было в порядке.
В том конце туннеля заметно посветлело. Люди приближались ко входу в него, и звуки их шагов доносились все явственнее.
* * *«Вот бестолковые бедняги, — думал Уве-Йорген. — Ну куда они лезут и почему не понимают, что это — наша игра, а не их!»
Он держал на мушке первого, что приближался с факелом в руке, с ненужным более факелом. Можно было и не целиться — все равно тут не промахнешься, — но Уве-Йорген целился из уважения к своей профессии, требовавшей, чтобы все делалось по правилам, не кое-как, небрежно, а тщательно.
Ну что, хватит ему гулять, пожалуй, а?
Уве-Йорген нажал спуск, и гильзы звонко запрыгали справа от него, автомат привычно повело влево, и крики боли и ужаса наполнили узкую трубу туннеля.
На пол секунды позже ударили еще два автомата.
* * *Уве-Йорген сменил третий магазин, когда ответный огонь смолк.
Противник бежал. Коридор гудел от топота ног.
Рыцарь встал и пошел. Он шел в атаку. Преследовал противника.
Он шел, пока не наткнулся на первое тело. Нагнулся, дотронулся до него и почувствовал, что пальцы повлажнели.
Он остановился. Постоял. Повернул назад. Пришел к своим.
— Теперь можно идти. Здесь свое дело мы сделали.
Его соратники поднялись с пола. Георгий закинул автомат за спину. Питек держал свой в руке.
— Куда теперь, Рыцарь?
— В гости к Хранителям.
— Ты не боишься засады снаружи? — спросил Питек.
Георгий ответил за Уве-Йоргена:
— Когда бегут так, как они, останавливаются только к вечеру.
Они, поколебавшись, ступили на упругое, еще теплое. Идти было трудно. Местами тела лежали друг на друге. Здесь трудно было промахнуться. Наверное, рикошеты тоже достигали цели. Сколько их тут? Десятка два? Больше?
Мир вам, люди планеты. Братья, как сказал бы Иеромонах Никодим. Мы прилетели спасти вас. И спасаем. Извините, если что не так…
Они выбрались из корабля. Засады не было. Уве-Йорген все же приказал идти по одному, с автоматами наизготовку. Так добрались до катера. Противник, видимо, даже не наткнулся на машину. А может, и заметили, но решили сперва одержать победу, а зачем уже заняться трофеями.
Спокойно, без суеты трое уселись в катер. Закусили тем, что лежало в холодильнике. Потом Рыцарь проговорил:
— Ну, начнем второе действие.
И включил стартер.
* * *— Это и есть столица? Приличный городок. Молодец, штурман. Ну-ка, пристегнитесь как следует!
— Что ты хочешь сделать?
— Доложить о нашем прибытии.
Обернувшись, он проверил взглядом, хорошо ли выполнено его приказание, выключил автопилот и положил руки на пульт.
— Занавес, — произнес он, усмехнувшись.
Набирая скорость, катер круто пошел на снижение.
Стартово-посадочные моторы ревели.
— Держитесь крепче! — посоветовал пилот.
Он круто положил машину в вираж. Короткие крылья дрожали. Спутникам Рыцаря показалось, что плоскости вот-вот отлетят. Но, видимо, пилот хорошо чувствовал, каким запасом прочности обладала машина. Они неслись над городом, катя перед собой волну грохота. Крыши проносились в нескольких метрах под ними. От мелькания могла закружиться голова. Спутники Рыцаря невольно зажмурились: даже Питеку сделалось не по себе. Уве-Йорген смотрел вперед. Он усмехнулся, перебросил пальцы, машина рванулась верх.
— Штурман! Где центр?
Георгий открыл глаза.
— Чуть правее. Площадь, два больших строения…
— Иду на посадку!
Он уравновесил машину над самым фунтом. Грохот заполнял площадь. Люди в панике бежали.
Уве-Йорген выключил мотор.
— За мной!
Они выбрались наружу.
— Теперь — как я учил!
Оба спутника встали позади пилота, автоматы — на груди, руки на автоматах.
— Шагом — марш!
Средний подъезд дома Хранителей был прямо перед ними.
Маршируя, они пересекли площадь и поднялись на крыльцо.
В вестибюле было много людей. Уже знакомый Питеку чиновник заспешил к ним.
— Что вам…
Уве-Йорген кратко приказал:
— Молчать!
Чиновник умолк.
Уве-Йорген приказал:
— К Главному Хранителю! Живо!
Чиновник попятился:
— Это невозможно! Изложите ваше дело, и я…
Уве-Йорген, не снимая автомата с груди, только задрав ствол, выпустил очередь. Штукатурка посыпалась на пол.
— Вопросы есть? — спросил пилот.
Чиновник молчал.
— К Хранителю, живо! Ну, долго мне ждать?
— Но… его нет!
— Веди!
— Но его действительно нет! Он в Сосуде!
— Я тебя самого загоню в сосуд, — сказал пилот. — И ты там останешься, покуда тебя не выплеснут вместе с дерьмом. Ну?!
— Пожалуйста, — тихо проговорил чиновник. Переведя взгляд на Питека, он лишь укоризненно покачал головой. — Я отведу вас.
— Если ты еще будешь болтать…
Чиновник повернулся и торопливо пошел.
Трое зашагали за ним, четко ступая в ногу. Уве-Йорген любил театр и знал — или полагал, что знал, — какие сцены нравятся людям.
