Евгений Филимонов - Время льда и огня
Двое десантников зашли мне за спину, с флангов, но я держал их в поле зрения и в любой момент мог уложить хотя бы одного; они это понимали и не нарывались, считая, что я и так никуда не денусь.
— Ключи! — прямо-таки квакнул мне Португал. Он был уверен, что я скоро буду перед ним ползать на брюхе. Для такой уверенности у него, казалось, были все основания.
— Нет ключей! — рыкнул я. — Хочешь получить ключи — попробуй возьми их у Полковника. Там получишь и остальное, что тебе причитается…
Португал на миг прекратил свое триумфальное вышагивание перед строем.
— Э, да ты, я вижу, все еще топорщишься. Ничего, скоро пройдет… Гомес, займись сейфом!
Пока его штатный взломщик занимался нашим немудрящим сейфом, сохранялось исходное положение — двое пасли меня с флангов, Португал вышагивал перед фронтом, я переводил пистолет с цели на цель. Наконец крышка, лязгнув, отскочила, и глазам всех предстал тот самый белый футляр — думал ли я, что он вскоре будет осквернен прикосновением грязных рук карателя? Майор подержал его на ладони, будто взвешивая, затем передал саперу — чтобы тот обследовал цилиндр на предмет мины-ловушки. Вообще-то здраво, я и сам бы так поступил.
Мины не обнаружилось, и на свет появился кристалл во всей своей пульсирующей и непостижимой красе. И только сейчас до Португала и его братии стал доходить великий смысл их удачи.
— Так, — только и мог произнести побагровевший счастливец, — и это… это ведь та самая штука, да! Скажи, Ковальски, так ведь?
Я молчал, изнемогая от бессильной злобы. Кристалл мерно подмигивал в тишине нашего всегдашнего перламутрового вечера — или утра, как хотите. Солдаты застыли, до них смутно дошло величие момента. Наконец Португал отвлекся от блаженного созерцания.
— Да, это оно, ребята. Наш генерал гонялся за этим всю жизнь. Всех к награде, что и говорить, всех без исключения!
С той же тщательностью, как за несколько дней до этого Полковник, он закрутил крышку футляра и для проформы спросил у Гомеса, все так же оторопело стоящего перед распахнутым сейфом:
— Что там еще, глянь-ка! Может, еще одна такая штука?
— Нет, господин майор, какой-то сверток…
— Сверток? — Португал насторожился и подошел поближе, чтобы взглянуть. Я не стал ждать более удобного момента — и тут же рухнул на дно канавы, нажимая кнопку дистанционки, которую все время держал в левой руке — как иначе, ведь не дрова вез! Взрыва я не услышал, лишь огромная беззвучная волна света ударила в мое жалкое укрытие — и все исчезло…
37
Каторжные работы на Солнечной стороне — это вполне рациональное и до предела бесчеловечное использование заключенных при сооружении новых массивов мегаполисов. Обычно это монтаж и сварка металлических конструкций.
Неверно думать, что мегаполисы южан — сплошная подземка. Большей частью их устраивают путем перекрытия горных долин и высохших протоков бывших рек. То есть строительство ведется зачастую не под землей, а снаружи. Что такое «снаружи» на Солнечной стороне, нет нужды рассказывать.
Обычно грубую, черновую работу производят циклопические автоматы первичного освоения — именно они, все в чешуе солнечных батарей, выставляют лес будущих металлических опор и навешивают на них основные перекрытия, которые потом заполнятся всякой машинерией, необходимой любому мегаполису. Более тонкую работу, вторичное оборудование производит армия других автоматов. Это и навеска стен, и сборка сетей, и — самое главное — изготовление верхнего обменного щита (так у южан называются поля водяных труб, откуда перегретый пар идет на турбины). В просторечии это называется «радиатор».
Участие человека требуется на всех стадиях, в основном для устранения огрехов этапа первичного освоения — а их множество — и доводки, точной сборки во время последующего строительства. Словом, все недоделки автоматов устраняются людьми, это большей частью пленники, как и я.
Нельзя сказать, будто южане намеренно истязают их, плохо содержат и так далее. Совсем нет! К примеру, термокостюм, что мне здесь выдали, куда лучшего качества, чем тот, который был на мне при вылазке Португала, — правда, более громоздок. Живу я в пристойной передвижной ячейке с минимумом необходимых удобств; по мере продвижения стройки вперед кран перетаскивает и блок ячеек ближе к месту работы. Словом, это все терпимо. Самое плохое — условия работы, а именно опасности, подстерегающие тебя здесь со всех сторон.
Первое — это опасность падения. Работать приходится большей частью на огромной высоте и в очень высоком темпе — темп задается так называемой ведомостью дефектов, выдаваемой главным компьютером стройки, все процессы расписаны в ней до секунды, и срыв операции влечет штрафные очки. А штрафные очки означают сверхурочную работу, во время которой (от усталости) может произойти еще сбой, ну и так далее. Порочный круг.
Вторая опасность — автоматы. Они выполняют свою работу и вовсе не рассчитаны на участие каких-то там людей. Носятся по монтажным рельсам со скоростью поезда, крутят своими грузовыми стрелами, мечут свои грузы — я не оговорился, именно мечут, есть и такие погрузчики, — и только успевай уворачиваться. За три недели на моей памяти автоматы вот так сшибли несколько человек, и никого это ничуть не взволновало. Привезли новых арестантов.
Но есть и преимущества. Главное из них: в распоряжении узника практически вся строительная площадка и, если смотреть шире, вся Солнечная сторона. Но о возможности побега я уже говорил, а так хоть какая-то иллюзия свободы. Вся стража — с той стороны, за наглухо задраенными многослойными перегородками, и лишь раз в месяц — контроль за выполнением работ, наказания, поощрения. Наказания обычные, а свидетелем поощрений я еще не был.
Мне помогли уцелеть на первых порах хорошая физическая форма и быстрая реакция, иначе меня бы уже раза два могли увидеть распластанным на дне котлована. Первое время я шарахался, как от чумных, от автоматов, снующих повсеместно, а трехсотметровые провалы между конструкциями приводили меня в дрожь. Я вообще не люблю высоты, да и она меня. Теперь же я лишь отмахиваюсь от проносящихся металлических туш, а привычка к высоте становится даже опасной — а вдруг в какой-то момент меня, сдуру не подстраховавшегося пояском, сдунет вниз шквал, внезапно налетевший из пустыни?
Эти песчаные бури, бедствия для всех остальных, для каторжан — сущее благо, перерыв в работе, возможность отоспаться. Но чаще из-под огромного навеса надвигающегося мегаполиса — отчетливый до неправдоподобия пейзаж: сухое ущелье с выбеленными зноем валунами.
Отчего меня оставили в живых? Я часто задавал себе такой вопрос — и приходил к выводу, что отнюдь не из-за приступа гуманности, не присущей южанам, а только благодаря все той же рациональности их представлений; ну, расстреляли бы, ну и толку — а так вон сколько приварил косынок да завернул болтов! А там, глядишь, меня и пристукнет штабелер-автомат, справедливость восторжествует.
