Василий Криптонов - Ты можешь идти один
— Хватит! — крикнула она. Голос стал чуть грубее, чем я помнил. Но я был рад его слышать. Словно прекрасная музыка зазвучала, перекрывая гулкие ритмы, вырывающиеся из недр клуба.
— Дима, хватит!
Я перестал ждать. Перехватил руку с ножом и привычным движением заломил ее. Затрещали кости, послышался вопль. Нож звякнул об асфальт. Я повернулся и нанес один удар. Парень хрюкнул и свалился без движения. Еще один удар, захват, удар и все. Четверо человек лежали у моих ног, скуля и пытаясь отползти. Я вытянул вперед свою окровавленную руку, и Жанна ее взяла.
— Садись. — Я открыл перед ней дверь.
Жанна села на пассажирское сиденье. Я обошел машину и сел рядом с ней. Включил зажигание. Морщась от боли в колене, выжал сцепление.
Мы ехали по ночному городу, и только приглушенный шум двигателя нарушал тишину. Я бросил взгляд на свою пассажирку. Она смотрела вперед, на дорогу. Растерянное, виноватое лицо.
— Я закурю? — спросила она.
Вместо ответа я опустил стекло с ее стороны. Жанна прикурила сигарету.
— Куда едем? — спросила она, глядя все так же вперед.
— Домой.
— Домой? — Она усмехнулась. — Вот так вот?
— Именно так.
— А у меня ты ничего спросить не хочешь?
— Нет.
Она хмыкнула и замолчала. Мне не очень-то хотелось говорить сейчас — болели губы, да и челюсть двигалась с трудом. Но все же я снизошел до пояснений:
— Ты сама решила. Могла сделать шаг назад. Но теперь ты здесь.
— Да? А может, я просто тебя, дурака, защитить хотела?
— Отпустила бы одного.
На это ей нечего было возразить. Она затянулась, маскируя свое замешательство.
— Жанна?
— Да?
— Если ты еще раз попробуешь от меня сбежать — я тебя убью.
Она выбросила окурок и закрыла окно.
— Очень мне нужно от тебя убегать, — буркнула она, словно обиженный ребенок. Я рассмеялся.
— Что, блин, смешного? — воскликнула Жанна. — Наполучал п…дюлей и ржет, как лошадь! Дебил, идиот! Господи, что ж я за дура-то такая? Дай посмотрю… Боже мой, да тебе в больницу надо!
— Не сегодня, — усмехнулся я. — Сегодня нам предстоит бурная ночь.
— Чего?
— И даже не надейся, что заснешь раньше восьми утра.
Она смотрела на меня, округлив глаза и приоткрыв рот.
— Ты это серьезно сейчас? — она понизила голос.
— Абсолютно. Я больше шестнадцати лет потратил, чтобы научиться любить тебя. И если ты думаешь, что я, сразу же после встречи, повезу тебя в больницу, то ты явно больна.
Теперь засмеялась она. Тряхнула головой, взъерошила себе волосы, портя прическу.
— Нет, это просто безумие какое-то! — воскликнула Жанна. — Ты собрался меня удержать? Приручить?
— Если надо — посажу на цепь, — пообещал я.
— Не думаю, что мне это понравится.
— Понравится. Выйдет отличная ролевая игра — не соскучишься! А теперь извини, у меня челюсть отваливается. Давай послушаем музыку.
Я включил магнитолу, и перед глазами все расплылось от слез. Эта песня… Как так получилось, что заиграла именно эта песня? У меня на флешке было около тысячи композиций, но сейчас — сейчас играла эта. Слова, которые обнажали душу, рвали ее на части и собирали вновь.
Снаряды рвутся, как прежде,
Но ты не привык отступать.
Мелодия минных полей,
Дорога туда, где опять
Все повторяется снова
И начинается вновь.
Здесь миллионы считают, что это — любовь.
Я жал на педаль все сильнее. Автомобиль стрелой летел по ночному городу, игнорируя все знаки, правила и светофоры.
— Дима, все нормально? — забеспокоилась Жанна.
Я молча сжал ее ладонь.
— Умрешь со мной? — шепнул я.
Ее рука дрогнула, а затем стиснула мою.
— Да.
Там за стеной плачут дети,
Там за окном чей-то бред.
Десятилетия боли,
Пять героических лет.
Теперь здесь все по-другому,
И я не помню, когда
Я вдруг очнулся и понял:
Ты у меня одна.
За нами рванулась патрульная машина, но быстро исчезла вдали. Мы уже выехали из города, и я, на миг отпустив руку Жанны, включил последнюю передачу.
И пусть внутри поет ветер,
А за стеклом стучит дождь.
Я делал все очень просто
И знал, что ты все поймешь.
По их поганым расчетам
Мы облажались опять.
Не важно, кто будет помнить, важно, кто будет знать![1]
В ту ночь, обгоняя по встречной полосе редкие автомобили, со скоростью, которой не было места на спидометре, мы поклялись друг другу в любви и верности до самой смерти и после нее. Лишь тогда высохли слезы, и сердце отпустили стальные зажимы, терзающие его столько лет. Лишь тогда я развернул машину и поехал обратно, туда, где нас ждал дом.
Эпилог
Борис Брик, сумасшедший подросток, убивший собственную мать и напавший на одноклассника, прошел через эти ворота в шестнадцать лет. Он провел за воротами почти столько же времени, сколько и за ними. Пятнадцать лет кошмарных снов, голосов в голове и страха перед самим собой. Пятнадцать лет таблеток, уколов, смирительных рубашек и издевательств санитаров. И вот теперь он возвращался. Я поддерживал его под локоть, когда мы выходили за ворота. Он вовсе не так ослаб, хотя и весил, должно быть, килограмм сорок. Просто ноги подгибались, когда он выходил из ворот.
— Подожди! — Брик вцепился мне в руку. — Подожди, голова кружится.
Мы стояли и ждали. Светило солнце, пели птицы. И вдруг Боря заплакал. Я обнял его, не задавая никаких вопросов, и ждал, пока не пройдет этот приступ.
— Я боюсь! — прошептал он. — Не хочу, пожалуйста! Верни меня назад!
— Нет! — Я покачал головой. — Возьми себя в руки.
— Не могу!
— Можешь. Ты пережил все это, а значит, можешь все. Я буду рядом.
Он несколько раз глубоко вдохнул и немного успокоился.
— Хорошо. Постараюсь.
Мы подошли к машине. Жанна сидела на капоте, упершись каблуками в колесо. Она смотрела на Брика, и жалость на ее лице мешалась со страхом и отвращением.
— Узнал? — спросил я.
Боря посмотрел на Жанну и кивнул.
— Жанна, — шепнул он. — Я помню тебя. Помню, как вы танцевали. Все… хлопали… вам…
— Давно это было, — сказала Жанна. — Здравствуй, Боря.
— Привет. А у вас… У вас же ребенок?
