Владимир Кузьменко - Гонки с дьяволом
— Как она подросла…
— Она будет красивее меня, — сказала Беата.
— Да, Елена очень похожа на тебя, — согласилась Евгения, — она станет повыше тебя, уже сейчас, обрати внимание, ноги какие длинные.
— Худощавая…
— Ребенок еще… Я вот тоже была как щепка, — усмехнулась Катя, — были бы ровные кости, а мясо нарастет.
— Ты видел Виктора? — Беата взяла крупного рака и стала лениво его чистить.
— Да, он сегодня заходил.
— Ильга родила?
— Девочку.
— Еще не переехали?
— Дом достроен, идет внутренняя отделка.
— Я скучаю по Ильге. Почему Виктор не хочет переселиться сюда?
— Ты же знаешь. На него до сих пор косятся. Особенно подруги Оксаны.
— Приходил снова этот поп, — Евгения протянула мне большущего рака, — я ему сказала, чтобы зашел часов в пять. Беата, а ты что не ешь? Вчера умирала из-за них!
— Уже не хочется. Пойду, отдохну.
— Подожди-ка, — Катя сходила на кухню и вернулась с блюдом, полным вареников.
— Кто желает?
— После раков? — я поднялся из-за стола, — нет уж, спасибо!
— С черникой!
— Уже поспела?
— Поспевает, ешьте. Что я, напрасно комаров кормила? — обиделась Катя.
— Если с черникой, то устоять трудно…
— Грибы появились…
— Вы в лес далеко не ходите одни.
— Собак же нет.
— Зато есть зубры. У них сейчас телята и, вообще, характер скверный.
— Да нет, мы тут недалеко, почти возле дома.
— А когда будет разрешена охота? — поинтересовалась Евгения, — хочу попробовать…
— Думаю, что осенью можно будет немного поохотиться на лосей и зубров. Но это не женское дело.
— Вот еще! — Евгения надула губы.
— Ладно, что-нибудь придумаем.
— А я бы не могла стрелять в зверей. Мне их жалко, — Катя помогла Беате встать со стула. — Пойдем, милая, я помогу тебе подняться по лестнице.
Попик оказался не такой уж пожилой. Его старила солидная борода с густой проседью и длинные, по самые плечи, волосы. Была на нем поношенная ряса, или как она там называется. Не та ряса, в которой попы отправляют службу, а повседневная, длиннополая одежда, в коей служители божии появляются в миру, ходят по улице, заходят в общественные заведения, если в том имеют нужду, или в дома своих прихожан. На груди у него висел дешевый крест на медной цепочке. Я вспомнил, что среди вещей, захваченных в банде, был массивный серебряный крест. Только вот католический или православный? Я в этих делах не смыслил. На всякий случай шепнул Елене, чтобы она отнесла записку нашему завхозу.
— Как величать вас, батюшка?
Попик сидел погруженный в свои мысли и не заметил, как я вошел. Засуетился, вскочил, отвесил поклон.
— При крещении удостоился имени Серафима.
Он был небольшого роста, сухощав. Я еще раз убедился, что он не старый, ему было не больше пятидесяти.
— Судя по вашему имени, вы потомственный служитель Божий. Не так ли?
— Истинно так! И отец, и дед, и прадед удостоены были духовного сана и я вот, недостойный слуга Божий, по стопам предков своих несу людям слово Господне в час испытаний великих и бедствия народного.
— Семья ваша?
— Вдовец я. Супруга моя, блаженной ее памяти, раба божья Анна лет шесть назад преставилась. Рак. А дочь замужем была, в Чернигове жили. Что с нею — не знаю. Один я остался, как перст на белом свете.
— Ну, вы еще не старый!
— Спаси меня, Господи, от соблазна мирского и плоти алчущей, — он перекрестился, — не о мирской жизни помыслы мои, а о спасении душ заблудших. Великое испытание послал нам Господь и предупреждение последнее. Истощилось терпение Создателя и решил Он детей своих наказать за непослушание и грехи их тяжкие.
— Что до грехов, то я с вами согласен, батюшка. Грешен человек перед Природою, его питающей и пестующей, и перед самим собой, перед теми, кто жил до него и перед теми, кто еще родится.
— Сие отрадно слышать из уст личности столь незаурядной, — поп явно приободрился, — Господь бесконечен в доброте своей…
— Вы ко мне по делу, отец Серафим? Мне говорили, что вы хотите открыть церковь?
— Да. Хотел получить разрешение у светской власти на открытие храма Божьего в селе Грибовичи.
— Для этого не нужно разрешения. Что касается меня и моего окружения, то мы питаем глубокое уважение к чувствам верующих и никаких препятствий отправлению обрядов культа чинить не будем.
Вошла Елена и протянула мне сверток. Я открыл его и вытащил крест.
— Примите, отец Серафим, скромный дар в знак моего к вам уважения и доброжелательства.
Отец Серафим вознес глаза к потолку и начал шептать молитву. Елена стояла, переминаясь с ноги на ногу, стараясь привлечь мое внимание.
— Ну, что еще?
Я подошел к ней. Она поднялась на цыпочки и быстро зашептала.
— Неси! — разрешил я, выслушав ее.
Она выбежала во двор и тотчас вернулась, неся в руках большой сверток. Я развернул его и перед глазами, сверкая серебром, золотом, расшитыми крестами и узорами, засверкала парадная ряса священнослужителя.
— Вот вам, отец Серафим, для первого торжественного богослужения подарок от светской власти.
Отец Серафим остолбенело смотрел на нее, не решаясь прикоснуться.
— Это же митрополитское облачение! — наконец вымолвил он.
— А вы и будете у нас митрополитом.
— Не удостоен, — возразил поп.
— Ну, как хотите, — я повесил рясу на спинку кресла. По всему было видно, что батюшке очень хотелось примерить ее, но…
— Думаю, — решил я ему помочь, — в церковной иерархии открылось сейчас множество вакансий. Вы можете смело взять это. Знаете, во время сражения, когда убивают командира полка, то его место занимает один из командиров батальона, а место комбата — ротный и т. д. Бывали случаи, когда дивизиями командовали лейтенанты, а полками — сержанты. При этом не ждали утверждения сверху. Это происходило потом. Надо действовать сразу, по обстановке.
— И то верно, и то верно… — быстро заговорил поп.
— Да вы примерьте.
Отец Серафим переоделся и сразу преобразился. Это был уже не заштатный попик из провинции, а высший иерарх церкви. Вид его стал величественен, и мне показалось, что пройдет минута-другая, и он протянет мне руку для поцелуя. Решив, что все вопросы исчерпаны, я поднялся, чтобы пожелать отцу Серафиму всего доброго, но он, по-видимому, был расположен продолжать разговор. Тон его, однако, стал наставляющим:
— Отрадно видеть, — с едва скрываемыми нотками покровительства, начал он, — изменение отношения светской власти к духовной. — Может быть, — продолжал поп, — настала пора, чтобы исправить вопиющую несправедливость, которую допустило государство по отношению к церкви.
