Константин Радов - Жизнь и деяния графа Александра Читтано, им самим рассказанные.
Вообще, согласно моему расчету, численность армии, действующей на крымских границах, по условиям снабжения не должна превышать двадцати, maximum — тридцати тысяч. Продвижение на сам полуостров вынудило бы оставить половину этих сил для защиты коммуникаций. Хватит ли оставшихся против ханского войска? Хотел бы я знать. У себя дома крымцы могли собрать не меньше семидесяти тысяч, а может, и сотню. Пытаться давить их числом, как при Софье — себе дороже. Умом воевать надо.
Когда бы мирный трактат, заключенный Шафировым, оказался прочным, увлеченный северными заботами Петр, скорее всего, не придал бы значения моим пропозициям. Но они попали в царские руки почти одновременно с известием о разрыве договора и новом объявлении войны Оттоманской Портой.
Назначение меня помощником генерала Бутурлина и комендантом Богородицка, с размещением Тульского полка в сей крепости, отвечало разумному правилу, что податель совета должен сам его исполнять. В ином случае, вероятно, пришлось бы отправиться в Финляндию с Михаилом Голицыным или в Померанию с Меншиковым (в страну Помиранию, как прозвали солдаты, невзлюбившие сию шведскую провинцию за мрачное имя). Впрочем, по настоянию князя Михаила Михайловича, один егерский батальон все же пришлось отдать ему. Меншиков и Шереметев, к счастью, не предъявляли подобных требований.
Если у меня еще оставались какие-то честолюбивые мечты относительно будущих воинских успехов, от подобных глупостей освободило первое же знакомство с полками расквартированной на Гетманщине бутурлинской дивизии. Ни в одном не было и половины штатного состава. Оборванные, истощенные, вшивые солдаты. Офицеры — немногим лучше. Запах нечистых тел и дух безнадежности, люди ежедневно бежали. Задержка жалованья приближалась к году, и похоже, что плохо поступающие деньги сверх того разворовывались. Матерые полковники не слишком прислушивались к новоиспеченному бригадиру, еще не заслужившему авторитета в их глазах.
Пытаясь определить тактику своих действий, я долго размышлял, насколько замешан в злоупотреблениях сам генерал. Могу я рассчитывать на его поддержку в наведении порядка или придется интриговать против него? Пятидесятилетний Иван Иванович Бутурлин был приближенным Петра еще в правление Софьи, и пользовался полным доверием государя. Его карьере повредило пребывание в плену после первой Нарвы. Последние семь лет, из-за неудачного побега, — в шведской тюрьме, что породило в нем ненависть к иноземцам. Грубость, необразованность, пьянство вызывали антипатию при первом знакомстве, однако внимательному взгляду открывались и другие черты: храбрость, прямодушие, несклонность к интригам. Классический пример офицера брутальной формации. Он, конечно, заслуживал упрека за расстроенное состояние войск, но до какой степени? В то время полки были самодостаточными единицами, дивизии формировались только на время кампании. Кроме командующего генерала, на каждую по штату полагались генерал-поручик, два генерал-майора и два бригадира. Бутурлин, будучи сам в чине всего лишь генерал-майора, однолично управлял дивизией в летнем походе, и только к Рождеству я стал его единственным помощником. При таком некомплекте он просто вынужден был чрезмерно доверяться своим полковникам, не вникая в хозяйственные дела. Да и понятия воинские не слишком порицают офицеров, пользующихся дополнительными денежными преимуществами за счет полковой казны. К сожалению, солдаты начинают разбегаться от голода, куда глаза глядят, как только сии «преимущества» становятся значительными.
Заручившись предписанием Бутурлина инспектировать подчиненные ему полки, я не преминул поклониться по старой памяти Ромодановскому. Как московский губернатор, он не был полномочен в делах армии, однако советами для защиты государева интереса способствовал и людей полезных указал. Скоро полковники оказались в моей воле: против наиболее злостных казнокрадов назначили розыск, а трактовать мелкие нарушения остальных можно было различно. Добившись замены явно негодных, прочим я поставил сроки для исправления дел и внушил, что только непрестанный труд и беспрекословное повиновение могут спасти от заслуженной кары. Начало было положено. Не раз замечал: чем энергичнее действия, тем сильнее сопротивление, хотя очень редко случается встретить нечто вроде осмысленной вражды. Обыкновенно мне противостоят силы инерции и хаоса — лень, глупость и своекорыстие.
Бутурлин провел всю эту зиму в Москве — и слава Богу, иначе его замучили бы жалобами на меня. Мы поделили обязанности: он, пользуясь родственными связями и приближением к государю, выпрашивал у Сената задержанное жалованье — хотя бы амуницией и провиантом, а не деньгами, — мне же надлежало устроить такой порядок, чтобы полученное не разворовали и не сгноили. К весне удалось полки накормить, обмундировать и пополнить рекрутами, пусть не до полного штата.
Совершенная невозможность справиться одновременно со всеми делами, которые я, по жадности, нахватал, — вот главное ощущение того времени. Начальник мой, будучи не весьма трудолюбив, с готовностью делился своими обязанностями. Вообще, переход на генеральский уровень оказался трудным: не так легко приспособиться к новым масштабам и дополнительным звеньям цепи управления. Обучение войск, охранение Украины от татар, строительство укреплений, казарм и магазинов, борьба с моровым поветрием, обеспечение провиантом и фуражом, строительными материалами и работными людьми, переговоры об этом с двумя генерал-губернаторами и одним гетманом — все не взамен, а в дополнение к прежним моим заботам. Слава Богу, воинских действий не было: чума заставила рассредоточить армии и нас, и турок. Я скоро понял, что взять управляющих с завода — единственный способ, дающий надежду на успех в строительстве и снабжении: они лучше офицеров умеют устроить дело. Задержка вышла с подбором замены Адриану Никитичу, однако в конце концов это удалось. Клементий Чулков, новый начальник казенного тульского завода, не расточил достигнутое, но преумножил: за следующие пять лет отпуск оружия удвоился, несмотря на перевод множества работников в Богородицкие ружейно-артиллерийские мастерские. Козин, однако, заставил себе кланяться — что ж, он того стоил.
— Никитич, — уговаривал я майора, — не прикидывайся стариком! Для истинного мудреца после пятидесяти жизнь только начинается! Возьми за образец Вобана: лучшие крепости он создал на седьмом десятке. Что тебе завод с несколькими сотнями работников, — ты можешь построить целый город!
В следующем году с громадным облегчением свалил я на него строительные дела. До десяти тысяч солдат и столько же украинских казаков с величайшей поспешностью вели работы.
