Василий Головачев - Вне себя
– Это потребует времени, – сказал Первый, – и дополнительных ресурсов.
– Ресурсы вам выделены.
– Когда нужно начинать?
– Вопрос излишен, поторопитесь, Престол ждёт доклада об исполнении приказа.
Охотники вытянулись, стукнули себя по чешуйчатым грудным панцирям сжатыми кулаками и исчезли.
Передающий Приказы прошёлся по залу, касаясь лапой светящихся цилиндров, – те передёргивались, в них проявлялись различные существа, – затем сел в своё монументальное кресло. Перед ним вспыхнул прямоугольник экрана, провалился в глубину, образуя объём. В нём возникло существо, объединяющее в себе черты земного человека и гигантского паука. Это был распорядитель галактической Ассоциации Охотников.
– Готовьте замену первой оперативной двойке, – сказал Передающий Приказы.
– Они провинились? – осведомился человек-паук скрипучим голосом.
– Они не справляются.
– Когда потребуется замена?
– Сегодня, завтра, в любой момент.
Главный распорядитель бросил к выпуклому надбровью когтистое щупальце. Его изображение растаяло.
Передающий Приказы шевельнул подбородком.
Перед ним вспыхнуло объёмное изображение Галактики, занимая всё пространство зала, сначала абсолютно соответствующее физическому облику скопления, потом ставшее чисто схематическим, словно его собрали из невесомого бисера. Спустя несколько мгновений в одном из рукавов Галактики засияла крупная жёлтая звезда, обозначая Солнце – колыбель Перворазума.
Зажглись искорки и в других рукавах звёздного колеса, собираясь в пояс, обозначая очаги разума у других звёзд.
Глыба ни разу не посещал ни одну из них, просто знал о существовании иных рас, да и сам использовал тех же ящероидов для своих целей (им не нужно было много платить, как соотечественникам Глыбы, и уж тем более как людям). Его больше интересовала собственная звёздная система, располагавшаяся в соседнем с солнечным галактическом рукаве. Там он был царь и бог, мог казнить и миловать, спасать понравившуюся особь и уничтожать целые этносы.
Мысль об этом привела его в хорошее настроение. Он хотел бы стать вровень с Владыками, но они были землянами – по слухам, что резко сужало права других галактических рас в Безднах. Ни одна из них не имела возможностей подняться до высот Владык, считающих себя последователями Творца Поливерсума.
И они имели на то право, так как решали множество глобальных задач иных уровней, поэтому уничтожение формонавтов как фактора, способного помешать им осуществлять свою волю, являлось лишь малой частью их ежедневных решений.
Глыба расслабился и превратился в кучу расползающихся во все стороны термитов.
Любопытство не порок
Первый опыт самостоятельного погружения в океан числомиров оказался заразительным. Прохор почувствовал себя не просто ныряльщиком в иные реальности, но разведчиком, вынужденным маскироваться и прятаться от чужих взглядов, и в первую очередь – от мыслей «родичей», и он делал это с нарастающим удовольствием.
Миры Первоцифр промелькнули быстро.
Во втором жил он сам, в третьем обитал Прохор Смирнов (не Шатаев) – врач, в четвёртом он же – православный священник, в пятом Прохор Смирняев закончил Рязанскую радиотехническую академию и работал инженером на заводе микротехники.
Прохор и сам когда-то мечтал пойти по стопам отца и стать конструктором радиоэлектронных устройств, но в итоге поступил в Московский госуниверситет и стал математиком.
В шестом числомире, а точнее – в голове Прохора Смирного, проживающего в шестом числомире, он задержался подольше, так как заинтересовался личностью «родича»: тот был известным поэтом. Однако поэт неожиданно почуял его, и Прохору пришлось бежать из его пси-сферы, как говорится, поджав хвост.
Правда, пощёчина подействовала на него, с одной стороны, отрезвляюще, заставив «рыться» в памяти «родичей» осторожнее, с другой – подстегнула идти дальше, в следующие Ф-превалитеты, тем более что от него ждали положительного результата.
Прохор в седьмом числомире был судьёй. В тот момент, когда Прохор-2 «просочился» в его пси-сферу, седьмой вёл судебное заседание: речь шла о приговоре человеку, не оказавшему помощь старушке, переходящей улицу.
Подивившись причине, заставившей работать судебные органы на полном серьёзе (в родном втором превалитете такое было бы невозможно, здесь не судили преступников за гораздо более тяжкие преступления), Прохор ознакомился с «родичем» восьмого числомира, который работал дознавателем, и ненадолго остановился в девятке.
Прохор-9 работал учителем геометрии в гимназии и делал свою работу с таким изяществом и теплотой, что у «родича» слюнки потекли. Судя по реакции класса (как раз шёл урок), учителя своего ученики просто обожали.
В десятом Ф-превалитете Прохор Смирнов оказался известным художником и жил не в Суздале, а в Москве. У него даже была собственная художественная галерея. Картины разглядеть не удалось, хотя путешественник вышел в пси-сфере «родича» в тот момент, когда тот работал в мастерской. Художник тоже был очень чувствительным человеком и начал прислушиваться к «шуму» в голове, после чего Прохор понял, что его маскировка даёт сбои. Ему ещё не хватало опыта выходить в пси-сферы других Прохоров бесшумно, что-то настораживало их, заставляло искать причины «хруста» в голове.
Тем не менее останавливаться на отдых и возвращаться он не стал, полагая, что надо попытаться решить за один поход как можно больше проблем.
В одиннадцатом превалитете жил Прохор-11, с которого и началось знакомство второго Прохора с устройством Мироздания.
Прохор рассчитывал сразу перейти в двенадцатый числомир, так как хозяин одиннадцатой пси-сферы в данный момент отсутствовал, но взыграло любопытство. Захотелось «одним глазком» посмотреть на обстановку пансионата на Алтае, где в настоящее время находилось тело Прохора-11, и на людей, его окружавших.
«Выпадение» в «пустой» голове «родича» было сродни падению в тесную холодную яму с небольшой высоты.
Прохора сдавило со всех сторон, он ахнул, открывая глаза и выдыхая застрявший в лёгких воздух, подхватился на кровати, как разбуженный внезапно человек, упёрся руками в накрытое простынёй ложе.
Он лежал в просторной комнате, стены которой были обиты янтарно отсвечивающими деревянными планками. В окно и открытую дверь была видна веранда, столбы которой и перекрытия были сделаны из круглых гладких брёвен. Ветерок шевелил занавески на окне и двери.
Пахло удивительной свежестью и травами.
У изголовья на тумбочке стояли стаканы и графин с водой.
