Алексей Корепанов - Время Чёрной Луны
– Давай, балдыри-балдырки, вперед и не сямать, – мрачно приказал бритоголовый, кивком указывая направление.
– Может быть нам хоть что-то объяснят? – попытался завязать я беседу со стражами правопорядка. – В чем нас обвиняют? Кажется, вы не за тех нас принимаете.
– Давай-давай, балдырка, не чумахайся. – Бритоголовый, угрожающе нахмурившись, двинулся на меня. – У повалянки тебе все растолкуют, нешлябаный.
Иллонлли одарила его таким взглядом, что я подумал: сейчас она не выдержит и уложит местного начальника – заедет ногой в пах или головой в лицо – и тогда нас прикончат прямо здесь, не выводя к «повалянке».
Но бритоголовый не успел дойти до нас. Со звоном разлетелось стекло в одном из узких окон и в помещение ворвался смерч. Смерч был серо-белый и совсем небольшой по размерам, но то, что он начал вытворять, молниеносно перемещаясь от одного стража порядка к другому и атакуя их сверху, с трудом поддается описанию. Пепельномундирные валились на пол, как срубленные сучья, как кегли, как костяшки домино, не успевая не только пустить в ход свои арбалеты, но и просто сообразить, что за напасть такая приключилась. По-моему, против местных «фараонов» было применено новейшее оружие иной Вселенной, Вселенной, которая была помощником нашим и спасителем, – многотерпеливым беджем Сю.
Смерч закончил свою деятельность, угомонился, опустился на стул, и теперь его можно было, наконец, рассмотреть.
– Рон! – воскликнул я. – Это же птица Рон, Иллонлли.
– Хорошенькая птичка, славная птичка, – с умилением проворковала Иллонлли. – Побольше бы таких умных птичек.
Птица Рон невозмутимо перебирала свое черно-белое шахматное оперение крепким клювом, которым она только что вдалбливала в головы «фараонов» тезис о недопустимости карательных мер по отношению к людям, вовсе не обязательно являющимся преступниками. «Фараоны», в общем-то, не выглядели безнадежными покойниками: крови не было, они дышали, подергивали конечностями и безуспешно силились открыть глаза – вероятно, птица Рон знала, куда и как бить. Действительно, побольше бы таких птичек…
Приведя себя в порядок, птица Рон перепорхнула ко мне, повозилась за моей спиной, щелкая клювом, – и я почувствовал, что руки мои вновь свободны. Развязав Иллонлли, я присел на корточки и заглянул в неподвижные глаза птицы.
– Спасибо тебе, птица Рон.
Я осторожно погладил ее по голове – птица восприняла мое прикосновение совершенно бесстрастно.
– Теперь веди нас и помоги найти Учреждение.
– Рон! Рон! – незамедлительно отрапортовала птица и, сложив крылья, медленно направилась к выходу, переваливаясь с ноги на ногу, словно обыкновенная курица.
– Подождите!
Иллонлли подскочила и ближайшему «фараону», сдернула с его плеча арбалет с привязанными к ложу стрелами.
– Доргис, и ты бери.
Я, не раздумывая, выполнил ее команду – арбалет мог послужить убедительным аргументом в беседе с Хруфром – и предупредил ее:
– Учти, бедж сказал, что стрелы отравленные.
24
Мы несколько раз поднялись и спустились по лестницам, по-моему, одним и тем же или очень похожим одна на другую, и углубились в сумрак пропахших затхлостью коридоров. Птица Рон неторопливо шествовала впереди, а мы с Иллонлли, помалкивая, шли за ней следом; надо думать, птица знала, куда нас ведет. В какой-то момент я вдруг почувствовал непонятный мимолетный озноб, потом в лицо мне плеснула волна жаркого воздуха и птица Рон неожиданно исчезла, чтобы через несколько мгновений появиться вновь, все так же перебирая своими лапами в пушистых штанишках. Я взглянул на девушку и по удивленно-настороженному выражению ее лица понял, что и она тоже почувствовала нечто необычное. Внезапно вокруг посветлело и я обнаружил, что мы уже не идем, а стоим перед дверью с облупившейся краской. На двери было коряво написано мелом: «Стой! Предъяви про…» – дальнейшее было смазано.
Птица Рон явно не собиралась предъявлять никакого «про…» Она просто толкнула дверь клювом и исчезла в образовавшейся щели. Я последовал за ней, чувствуя на затылке дыхание Иллонлли.
В мире, открывшемся за дверью, сгущались сумерки. Дул сыроватый ветерок, с неба сыпал мелкий снег, кружась в свете фар проезжающего мимо «Запорожца»; рядом с крыльцом, на котором мы стояли, тянулись цепочки следов, и снег внутри отпечатков каблуков уже превратился во влажную кашу. В окнах домишек напротив горел свет; я узнал эти старые дома, перемежающиеся заборами, за которыми виднелись голые ветки фруктовых деревьев; я узнал эту улицу – она, вихляя над берегом мелководной речушки, одним своим концом растворялась в скудном на растительность проспекте, а другим выходила к собору, вливаясь в центральную магистраль, рассекающую город пополам. Это была самая обыкновенная, плохо освещенная и в меру, по местным представлениям, замусоренная улица самого обыкновенного города, возникшего когда-то по велению и хотению царствующей особы. Где-то там, за домами и заборами, за фруктовыми садами, улицами, заводами и магазинами находилось и мое жилье с балконом и письменным столом.
– Не жарко тут, – поежилась Иллонлли.
Я принялся расстегивать куртку, а птица Рон, поднявшись с крыльца, перелетела через дорогу и стукнула клювом в темное окно, самое обычное в ряду других окон. Стукнула – и взвилась в снежное небо, и слилась со снегом, а может быть – превратилась в снег.
– Не надо, мы ведь быстро. – Девушка отстранила протянутую мною куртку. – Пошли.
Пропустив очередную легковушку, мы, оскальзываясь, перебежали через дорогу и остановились у окна. Прохожих не было видно, где-то глухо залаяла собака. За окном неподвижно разлеглась темнота. Я хотел разбить стекло арбалетом, но Иллонлли, отведя мою руку в сторону, поддела неплотно закрытую раму своим оружием и надавила на нее. Что-то хрустнуло, откуда-то выпал обломок толстого изогнутого гвоздя; я подцепил раму пальцами и дернул на себя, помогая Иллонлли – и рама с сухим треском открылась. Я залез внутрь, в темноту, чувствуя, как к лицу пристает паутина, и подал руку девушке. Потом, нащупав крючок, закрыл окно.
И сразу исчезли все внешние звуки: шорох снега, собачий лай и гул грузовика эа углом. Мы были в Учреждении.
Мы были в Учреждении.
Оказывается, оно находилось совсем рядом – что там те шесть-семь троллейбусных остановок от моего жилья? – оказывается, я не раз проходил мимо… но ведь надо было еще и знать, где искать его…
А теперь предстояло верно определить направление. Мы стояли в темноте – окно тоже полностью растворилось в ней – и я прислушивался к себе. Совет беджа пригодился – что-то подсказывало мне, что сначала нужно сделать четыре шага вперед, потом два влево, потом один вперед, опять два шага влево, и еще раз вперед – ровно два шага, и этого будет достаточно. И еще что-то подсказывало мне, что попади я в Учреждение в другой раз – схема передвижения окажется иной. Очень тонкое это было дело…
