Андрей Силенгинский - На килограмм души (сборник)
Вот только… Есть ли в этом какой-то смысл?
* * *Мой мозг сжимает какой-то чудовищный пресс. Это очень больно, я чувствую боль каждой клеточкой своего несчастного мозга. А их, этих клеточек, между прочим, семнадцать миллиардов, мне кто-то говорил. Представляете теперь, какая это боль?
Что еще хуже, под действием этого пресса мозг уменьшился в размере. Теперь он свободно болтается в черепной коробке и каждое неосторожное движение головой отдается болью еще более мучительной.
В таком случае, лежи и не двигайся, – скажете вы. Это было бы дельным советом, если бы не одно «но». Мне немедленно нужен глоток воды… очень большой глоток прохладной, чистой, немного газированной минеральной воды. Я проглотил слюну, вернее, попытался это сделать. Во рту нет ни единой молекулы влаги, по сравнению с моим ртом пустыня Сахара может смело именовать себя тропиками. Или даже океаном, если ей захочется.
Вот на такие идиотские рассуждения я трачу время, прежде чем, не открывая глаз, протянуть левую руку вниз и попытаться нашарить бутылку минералки. Она там, я знаю, но каким-то непостижимым образом ей удается все время уворачиваться от моей руки. Прочесав миллиметр за миллиметром добрую половину комнаты, я смиряюсь с неизбежным. Со стоном поворачиваю голову на бок и открываю один глаз.
Сразу же замечаю горлышко бутылки. Я готов поклясться, что моя рука проходила по этому месту минимум десять раз. Мистика какая-то. Ладно, с потусторонними силами разберемся чуть позже. Сначала – комплекс простых действий. Рука берет бутылку за горлышко – раз. Пробки нет, значит, вода будет не только теплой, но и выдохшейся. Не беда. Подношу бутылку к растрескавшимся губам, одновременно открывая рот – два. Черт! Черт, черт, черт, черт! Единственный раскрытый глаз удостоверяется в том, что только что почувствовала рука. Бутылка пуста. До самой распоследней капли. Каким же нужно быть остолопом, чтобы… Чего уж. Какой есть, такой есть.
Мысленно подготавливаю себя к подвигу. Встать (да, да, встать!), прихватить со стола кружку, пройти с ней на кухню – она ближе, чем ванная – и… Не медля больше не секунды, приступаю к исполнению алгоритма. С подлинным героизмом терплю совсем уж невыносимую головную боль.
Вода бьет в груду немытой посуды шумной, мутной струей. Как чудесен этот звук! Выждав несколько секунд, чтобы она стекла (есть сила воли, есть!) я подставляю под струю кружку с нарисованной на ней ухмыляющейся рожей. Смотреть на эту идиотскую ухмылку сил почему-то нет, и я отворачиваю кружку другой стороной.
Пью. Жадно, но не спеша. Небольшими, смачными глотками. Голова начинает болеть еще сильнее, хотя я полагал, что это невозможно. Но все же становится немного легче. Предусмотрительно набираю снова полную кружку и направляю свои стопы в спальню.
Сажусь на развороченную постель, ставлю кружку на журнальный столик, используемый мной вовсе не для журналов, и принимаюсь этот самый столик рассматривать. Неприятное, доложу я вам, зрелище. Крошки, огрызки, объедки… Остатки вчерашней закуски. Рюмка с несколькими каплями на дне – «слезы». Бутылка «Кедровой» емкостью ноль-пять. Недопитая, кстати говоря. Это что же я вчера, с четырехсот грамм так… Замечаю лежащую на полу еще одну бутылку, пустую, и все становится на свои места. Постепенно возвращается память.
Какое-то время я самоотверженно борюсь с собой, проигрываю эту борьбу и наливаю полную рюмку. Ну, не научился я похмеляться аспирином. Залпом выпиваю теплую, противную, отвратительно пахнущую жидкость и торопливо запиваю водой. О том, чтобы закусить, я не могу даже думать.
Между прочим, вчера был в какой-то мере знаменательный день. Годовщина, можно сказать. Ровно год прошел с того злополучного дня, когда мы с Никой нашли трижды проклятый шар. Впрочем, прошел ли год, я совершенно не уверен. Быть может, я все еще стою там, в лесу, держу в руках шар, а сзади ко мне прижалась Ника. А все то, что я вижу вокруг себя – дурной сон, нелепая инсценировка. И когда-нибудь я проснусь… мы проснемся. И Ника будет рядом.
А еще вчера было двести дней, как Ника ушла от меня. Такое вот совпаденьице. Само собой, этот двойной юбилей я не мог не «отпраздновать».
Весь день вчера я ждал, что ко мне приедет Ника. Вряд ли она так же, как я, считала дни нашей раздельной жизни и знала, что вчера был двухсотый. Но про годовщину помнила наверняка, я точно знаю. И было у меня предчувствие, что она приедет. Откуда оно взялось, не знаю, но меня редко обманывают предчувствия, и я ждал. Каждую секунду ждал звонка в дверь, я почему-то был уверен, что по телефону она предварительно звонить не станет.
Вторая рюмка идет значительно легче. Ее я даже не запиваю.
Отчаялся ждать Нику я только часов в десять вечера. Мое предчувствие начало представляться мне донельзя нелепым, и я поддался желанию, преследовавшему меня весь вечер – спустился к магазинчику через дорогу. Взял только одну бутылку, это я помню точно. Промежуток времени, приведший к появлению бутылки номер два оказался напрочь вырванным из моей памяти. Что, впрочем, не сильно меня удивило – к подобным провалам в памяти я за последнее время привык.
Это могло бы меня напугать, если бы я был нормален. Но у меня давно съехала крыша, не осознавать этого было бы глупо. Смешно, говорят, что все сумасшедшие считают себя нормальными. А вот и не все! Но к психиатру я не пойду, чем мне сможет помочь человек в вымышленном мире? Впрочем, вполне возможно, меня окружает вполне реальный мир – но я никогда не смогу быть в этом уверен.
Экзистенциализм – немного похоже на диагноз, не правда ли? Острый экзистенциализм. Звучит! Или, может, хронический? В принципе, ко мне применимы оба определения. Возможно, кому-то моя боязнь нереальности окружающего мира покажется нелепой и иррациональной. Умереть – и продолжить жизнь снова – это же здорово! Получить в свое распоряжение кнопку «save» в жизни, а не в компьютерной игре – это ли не предел мечтаний? Вот только ощущать себя компьютерным персонажем мне как раз и страшно. Хочется быть уверенным, что я живу, распоряжаюсь своей жизнью и каждый мой поступок имеет какое-то значение. А не получается.
Голова больше не болела. Осталось только мерзопакостное состояние где-то глубоко внутри. Может быть в душе? Философ, блин… Я вылил в рюмку остатки из бутылки. Эта рюмка мне уже не нужна, но нелепо оставлять в бутылке жалкие капли.
Ника терпела меня столько, сколько это было возможно. А потом еще немного. Но, в конце концов, не выдержала, и я ее понимаю. Я сам себя терплю с огромным трудом.
С тоской оглядываю царящий в комнате кавардак. Надо бы, конечно, прибраться… Я люблю порядок, но, к сожаленью, эта любовь не имеет шансов на взаимность.
