Брайан Ламли - Психосфера
Существо на соседней кровати не было Вики Малер. На час или два она снова стала похожа на себя, но разве не говорят, что у людей незадолго до смерти бывает улучшение самочувствия? Пламя свечи ярко вспыхивает, прежде чем угаснет. Вот и пламя Вики тоже вспыхнуло. Хотя золотое свечение не вполне вернулось в её глаза, но некоторые краски вернулись её лицу, а плоть её, казалось, стала немного более упругой. Она даже произнесла несколько слов, уговаривая Стоуна не плакать из-за неё. Да, она правильно предположила. Но он плакал также из-за себя, от ненависти и безысходности. Как страстно он хотел поквитаться с Губвой, и как мало у него было шансов хоть что-то ему сделать.
Стоило помянуть чёрта — или в случае Губвы подумать о нём — и в ту же минуту лицо альбиноса появилось в зарешеченном окошке в двери.
— О, мистер Стоун, вы в таком горе! Вы меня удивляете. Я думал, вы сильнее. — Взгляд розовых глаз перешёл от сидящего на стуле Стоуна на постель, где лежала Вики Малер, больше похожая на живой скелет, завернутый в ставшую слишком широкой одежду. Её грудь поднималась и опускалась слабыми, судорожными движениями поверхностного дыхания.
Губва кивнул и улыбнулся Стоуну.
— Она угасает. Может быть, вы увидите её конец, а может, и нет. Это зависит от того, как скоро она умрёт. Дело в том, что у вас есть только сорок минут. Когда ночная смена заступит на дежурство, Филиппу Стоуну тоже наступит конец! Я обещал сэру Гарри, что ваше тело утром будет в Темзе, так оно и будет.
Стоун встал и двинулся к зарешеченному окошку. Его прижатые к бокам кулаки с побелевшими костяшками напоминали огромные узлы.
— Какое же ты божество, Губва, если обязан держать обещания, данные подонкам вроде этого ублюдка!
— Я буду делать все, что нужно, мистер Стоун, чтобы поддерживать… баланс, — он пожал плечами, — до тех пор, пока Психомех не будет моим. После этого…
Неужели вы действительно думаете, что мне понравились взаимоотношения с сэром Гарри? Конечно, нет. Он должен быть уничтожен в числе первых.
Стоун выдавил из себя смех.
— Расстрельный список Бога? — ехидно произнёс он. — Ты с каждой минутой становишься всё забавнее!
Губва сохранял невозмутимость.
— Но вы не станете отрицать, — сказал он медленно, — что боги имеют власть над жизнью и смертью, мистер Стоун. Зачем, по-вашему, им даётся такая сила, если они ею не пользуются?
— В твоём случае, — ответил Стоун, — я бы сказал, по той же причине, что собаке дано бешенство! Даже занятно — ведь если слово «God» написать задом наперёд, получится «dog»! Но как же сильно бешеная собака отличается от Христа, а, Губва? Вот и ты, по-моему, не Бог, а Антихрист.
Губва нахмурился. Стоун ему уже надоел, но всё же он хотел оставить последнее слово за собой.
— Я не просто бросаюсь словами, когда говорю о жизни и смерти, мистер Стоун, но признаю, что иногда придаю им скрытый смысл — сознательно. Но то, что сделал Гаррисон, я, когда получу силу, смогу сделать сотню раз. И есть одно конкретное дело, которое он сделал, и которое меня весьма интригует, — его улыбка была просто жуткой.
— Мисс Малер была довольно красивой, — продолжал альбинос. — Гаррисон выбрал её для себя, и я считаю его вкус безупречным. Поэтому утешьте себя этой мыслью: я буду милосерден к ней. Сейчас она умирает, но когда она снова воскреснет, она будет сидеть по правую руку Бога! Будет новый вид человека, Hermaphro Sapiens, и она должна стать матерью этой новой расы, матерью моих детей. Это сделает её богиней, разве вы не согласны, мистер Стоун? Ведь даже Иисус воскрес только один раз!
— Ты сумасшедший, безумный ублюдок! — прошипел Стоун сквозь зубы. Но Губва уже шагал прочь. Его раскатистый смех эхом отдавался по коридору…
* * *Гаррисон бежал. Он бежал и бежал, бесконечно долго, как ему казалось. Он уже потерял много крови, а сейчас терял даже больше, но больше не заботился, или не задумывался, об этом. Его правое плечо, которое было пробито навылет пулей Джонни Фонга, полностью потеряло чувствительность, зрение было утрачено на три четверти, наряду с физической силой, но он всё равно бежал. Это была гонка против времени, и он должен бежать до конца, даже зная, что держится только благодаря силе воли — и даже она слабеет.
Где-то позади него был убийца, а Гаррисон был не в силах нанести ответный удар. Он бежал до тех пор, пока земля не ушла у него из-под ног, и он не полетел кубарем вниз по крутому склону. Когда голова перестала кружиться, он понял, что край долины заканчивался крутыми спусками, и он оказался на одном из них. Он устало сидел, привалившись спиной к груде щебня и гравия, поросшей жёсткой травой. Вспышка молнии вдалеке на долю секунды прояснила его зрение. Гаррисон резко втянул в себя воздух и взмолился. В ответ где-то далеко снова блеснула молния.
Каким бы плохим ни было сейчас его зрение, он не мог ошибиться в том, что разглядел огромную насыпь плотины, возвышающуюся справа от него, и тёмную массу одиночного дома, стоящего у основания насыпи. Теперь он узнал это место. Вот она, долина из его сна во сне. Только одной вещи не хватало, и на мгновение это поставило его в тупик. Затем он вспомнил.
Плотина была тихой, потому что вода перекрыта, лишь тонкие струйки сочились из шести огромных выпускных отверстий на фасаде. Она будет оставаться такой до официального открытия, которое состоится завтра. Но всё остальное совпадало; а позади него, наверху, вырисовывались тёмные, смутные очертания опор линий электропередачи. Да, это было то самое место.
И одновременно с этим осознанием, когда первый проблеск надежды укрепил его силу воли и усилил восприятие, Гаррисон также стал чувствовать боль и слабость. Прежде его толкал вперёд слепой инстинкт, воля к жизни, стремление уцелеть. Теперь у него не было времени, не должно быть места для боли или усталости. Ничто не должно его задерживать, не теперь, когда он так близко к цели, и когда убийца идёт по его следу.
Так или иначе, он продолжал двигаться, и каким-то образом, после бесконечных веков боли и усталости, очутился у подножия тропы, ведущей к двери одинокого дома. Заброшенный дом выглядел мрачным, как и его окрестности, и таким же зловещим, как возвышавшаяся над ним огромная плотина. Крыша его частично обвалилась, большинство окон были разбиты, дымовая труба раскрошилась. Всё это Гаррисон ещё мог разглядеть, но, пока он смотрел, картина становилась всё более размытой, силуэт дома сливался с тёмной долиной и ещё более тёмным горизонтом вдали.
Страх погнал его вперёд, заставив сделать рывок, на который он считал себя неспособным. Он дошёл до двери и обнаружил, что та заперта. Он уже почти ничего не видел, хотя не мог сказать, до какой степени это было обусловлено ночной темнотой и надвигавшейся грозой. Он всхлипнул и ударил кулаками по крепкой древесине двери. Затем прислонился к ней, прижавшись лбом, и почувствовал контуры металлических букв. У дома было название.
