Роберт Сойер - Мнемоскан
— Меня зовут Габриель Смайт, и мне выпала честь выполнять обязанности вашего основного посредника в разрешении данного недоразумения.
Смайт — мне знакомо это имя. Я задумался, и тут до меня дошло. Низенький румяный человечек с платиновыми волосами, который вёл поминальную службу по Карен Бесарян.
— Вы в диспетчерской транспортной службы? — спросил я.
— Да. Со мной миз Бортолотто, с которой вы разговаривали ранее.
— Я вас помню. Вы вели поминальную службу по Карен. Но вы ведь не раввин… или раввин?
— Я не собираюсь вам лгать, мистер Салливан, уверяю вас. Я главный психолог компании «Иммортекс».
Я набрал полные лёгкие неприятно сухого воздуха лунобуса.
— Я не псих, доктор Смайт.
— Вы можете звать меня Гейб.
Я подумал о том, чтобы отклонить предложения. Мы никакие не приятели. Он мой враг; я должен это помнить. Однако если я буду звать его «доктор», это даст ему преимущество статуса.
— Ладно. Гейб, — сказал я, наконец, — я не псих.
— Никто этого не говорил, — ответил Гейб.
— Тогда почему со мной разговариваете вы?
— Не нашлось больше никого с опытом участия в подобного рода ситуациях. Кто-то должен этим заниматься, и шеф-повар вряд ли для этого подойдёт. Кроме того, вы взяли мистера Гадеса в… вы удерживаете мистера Гадеса.
Интересно, как он оборвал себя, прежде чем сказать «в заложники». Должно быть, у него сейчас на экране было какое-то пособие по переговорам с террористами, в котором, по-видимому, рекомендовалось избегать этого слова. Неплохая рекомендация; мне и самому это слово не нравилось. Но мне нужен эффект.
— Теперь, — продолжал Смайт, — самое главное. У кого-нибудь на борту есть какие-то особые нужды? Какие-либо проблемы медицинского плана?
Ага: он и правда отрабатывает какой-то список.
— У всех всё хорошо.
— Вы уверены?
Я посмотрел, как трое остальных, выгнув шеи, смотрят на меня через плечо.
— С вами всё в порядке? — спросил я.
Акико, казалось, собралась было что-то сказать, но в конце концов передумала. Остальные молчали.
— Да, — сказал я. — У всех всё в порядке. И я не хочу никому причинять вреда.
— Я рад это слышать, Джейк. Очень рад. Не могли бы вы открыть видеоканал? Семьи… э-э… — Он, должно быть, искал одобренный термин. — …задержанных наверняка захотят увидеть их.
— Командовать здесь буду я.
— Конечно, — сказал Смайт. — Безусловно. Тогда, каковы ваши… что я для вас могу сделать?
Требования. Он явно собирался спросить, каковы мои требования, но снова оборвал себя на полуслове. Мы тут ведём переговоры. Торгуемся. Торговля — это обоюдная выгода, взаимный компромисс; это не сработает, если появятся неустранимые «требования».
Я решил снова его ущипнуть.
— У меня только одно требование. Я хочу вернуть свою личность. Верните меня на Землю и дайте мне жить своей прежней жизнью. Сделайте это, и я всех отпущу.
— Я посмотрю, что я смогу сделать.
Изящно и неопределённо; подозреваю, учебник советовал никогда не брать на себя никаких обязательств, которые он не мог бы исполнить.
— Не заговаривайте мне зубы, Гейб. Вы не можете вернуть мне личность. Но есть человек, который может — другой Джейкоб Салливан, дубликат моего разума в теле робота, который остался на Земле.
— И это проблема, Джейк. Вы наверняка сами её видите. Земля далеко. И, как вы должны знать, мы пообещали, что вы никогда не войдёте в контакт с тем, кто вас заменил. Он должен приложить все усилия, чтобы забыть о том, что его оригинал всё ещё существует.
«Существует». Не «жив». Существует.
— Сделайте исключение, — сказал я. — Свяжите нас по радио.
— Мы на обратной стороне Луны, Джейк.
— А вы можете транслировать сигнал через спутники связи на синхронной орбите над лунным экватором. Я не идиот, Гейб, и я правда всё обдумал. Перезвоните мне, когда получите ответ.
С этими словами я отключил связь.
32
Карен всё ещё приходила в себя после разговора о её давно умершей дочери. Мы немного постояли вместе, обнявшись, в коридоре зала суда. Присяжных, разумеется, на время перерыва увели в их комнату, так что они ничего этого не видели, что было к лучшему: это было не для публики. Я обнаружил, что глажу искусственные волосы Карен искусственной рукой, надеясь, что это как-то её утешит. К окончанию перерыва Карен немного успокоилась, и мы вернулись в зал суда. Я занял своё место среди зрителей; Малкольм Дрэйпер уже был там, и Дешон уже сидел за столом истца. Я увидел, как входит Мария Лопес. Она выглядела… я не знаю, как это описать. Отчаянной, может быть. Или решительной. Дела пошли не так, как она планировала всего минуту назад. Интересно, что же именно она планировала.
Дверь в кабинет судьи Херрингтона открылась. «Всем встать» — скомандовал клерк, и все встали. Херрингтон занял своё место за судейским столом, стукнул молотком и сказал:
— Снова ведётся протокол в деле «Бесарян против Горовица». Миз Лопес, вы можете продолжать опрос миз Бесарян.
Лопес поднялась, и я видел, как она глубоко вдохнула, всё ещё неуверенная в себе.
— Спасибо, ваша честь, — сказала она и замолчала.
— Ну? — спросил Херрингтон секунд через пятнадцать.
— Прошу прощения, ваша честь, — сказала Лопес. Она посмотрела на Карен — или, вероятно, посмотрела мимо Карен, немного правее неё, словно фокусируясь на мичиганском флаге, а не на свидетеле.
— Миз Бесарян, позвольте мне перефразировать мой предыдущий вопрос. Вы когда-либо делали аборт?
Дешон немедленно вскочил на ноги.
— Возражение! Отношение к делу!
— Лучше бы в этом был смысл, миз Лопес, — сердито сказал Херрингтон.
— Я его покажу, — ответила Лопес; прежний пыл частично вернулся к ней, — если мне будет дана такая возможность.
— У вас есть всего одна попытка.
Лопес отвесила свой фирменный поклон.
— Разумеется, ваша честь. — Она повторила вопрос, дав присяжным ещё раз услышать важное слово в самом конце. — Миз Бесарян, вы когда-либо делали аборт?
— Да, — тихо ответила Карен.
По залу заседаний пробежал шепоток. Судья Херрингтон состроил гримасу и стукнул молотком.
— Ну же, мы не собираемся делать из вас преступницу, миз Бесарян. — сказала Лопес. — Мы не хотим, чтобы у жюри сложилось впечатление, будто вы подвергались этой операции в недавнее время, не так ли? Не скажете ли вы суду, когда именно вы прервали жизнь плода?
— Э-э… это был 1988-й.
— Тысяча девятьсот восемьдесят восьмой. То есть это было сколько? — пятьдесят семь лет назад, правильно?
