Борис Батыршин - Третий Меморандум
Итак, Процесс. Удобства ради решили: легионеров оставить на острове, судить заочно, потом вывозить их оттуда маленькими группами по местам отбытия наказания. За неимением желавших выступить в роли адвокатов, защита была разрешена бывшему рокпилскому герцогу Роману.
Валери начал – и немедленно растекся мыслию по древу. В красках обрисовал большое количество леденящих душу преступлений, плавно перешёл к преступности самого рабовладельческого общества, а от него – к преступности тоталитаризма вообще. Бедолага Голубев извертелся на пупе… Впрочем, под конец его витиеватые обороты надоели всем, кроме свидетелей и депутатов. Потом выступил Роман: бывший герцог пытался доказать, что они, рыцари, были хорошие: что не видели других путей, что в эксцессах виноваты исключительно люмпенские, панковские элементы, и он, как ответственный и дальновидный правитель, уже собирался от рабства переходить к демократическому феодализму. Потом вылез Собирайский, депутат от гуманитариев, и предложил половину легионеров расстрелять, а половину использовать на пожизненных каторжных работах.
Тут выступил уже я: долго распинался об экономических преимуществах трудовых резервов и о том, как мы с Голубевым согласились на условия Мохова, а следовательно, морально обязаны и т. д. – тем более, что эти типы на самом деле оказали нам серьёзную услугу. Потом, как договорились, Анатолий почесал в затылке и раздумчиво заявил, что душа-то его жаждет крови, но слепая месть – плохое дело, и вообще… Короче, где-то к трем обсудили легионеров. Ещё час потребовался на баб, потому что Вика неожиданно предложила: вообще их освободить (без избирательных прав; вроде бы мы, злыдни, накинулись на женщин, которые больше жертвы условий, чем преступницы; ну-ну, Валерьянушка…), а Левченко предложил сослать их пожизненно на Дикий берег, чтобы не возиться. Как-то любят крайне левые крайне правые упрощённые решения. Чтобы не возиться.
Когда окончательно охрипли, перелаялись и пошли по третьему кругу абстрактно-теоретических дискуссий; когда экс-герцога начала бить мелкая дрожь, потому что он всерьез вообразил, что его жизнь зависит от того, будет ли тоталитаризм признан абсолютно неприемлемым или его признают неприемлемым лишь условно; когда консульские депутаты уже перестали соображать, где они находятся, а Маркелов отключился от связи, попросив вызвать его, когда дело дойдет до голосования – вот тогда, по отрепетированному ночью сценарию, мудрый вождь демократии Синяя Борода попросил слово для компромиссной резолюции. Мудрый отец нации Тиберий Александр Цезарь (сволочи!) это слово ему дал, и Валерьян изложил наш заранее припасённый паллиатив, якобы только что пришедший ему в голову.
Я поступил немного нечестно: наблюдая Викино настроение, внёс поправку в интересах баб. Валерьян дико поглядел, но согласился. Наконец, около пяти часов состоялось решающее голосование. Против нашего проекта было три голоса: Левченко, Шамаев и Сидоров. Как сказал бы Малян, закономерное слияние. Вика воздержалась в части, касающейся баб, но в общем и целом предложение прошло.
Итак: мы имели 114 легионеров и 34 их подружки. Десять самых кровавых личностей (из них шестеро, нападавших на Новомосковск) приговорены к расстрелу. Напротив, герцог с женой, Мохов и ещё шесть рыцарей – к бессрочной ссылке на Дикий Берег. Остальные 96 – к различным, от 7 до 15 лет срокам каторжных работ. Мне поручено разработать положение о каторге, до оформления этого положения рокеры посидят на островке. Бабы разделены натри части: 16 замеченных в жестокостях с рабами безусловно приговорены к 3-м годам каторги; остальным разрешено выбирать между тремя годами каторги и такой же ссылкой на Дикий.
Вечером вывезли с острова смертников. Кто-то выл, целовал сапоги, кто-то сопротивлялся, пришлось усыпить. В полночь расстреляли их в овраге ручейка Неглинный за чертой Кремля. Все свидетели и депутаты попросились присутствовать, так что я не стал напутствовать бедные души, отправляющиеся через космос домой. Ничего особо привлекательного в расстреле нет… Завтра их там и закопают.
Итак, в конечном счёте вследствие Августовской войны полегло около 70-ти человек. В пересчёте на общее количество населения – больше, чем во Второй Мировой войне. Да, поиграли в солдатиков и судей… Всё, спать! Завтра поплыву на Дикий – посмотреть, как панки живут…»
••••••••••••Белые перья облаков неслись по светло-голубому небу, дул шквалистый ветер. Жара спала, но погода оставалась совершенно по-летнему тёплой. Казаков стоял у перекинутых на борт «Альтаира» мостков, просунув руки под ремень портупеи. Тёплая махина яхты мягко покачивалась, тёрлась о сваи, то поднимая, то опуская мостки. Мимо координатора протопала процессия: важный Следопытик, ростом Казакову по плечо, с непропорционально большим автоматом; герцог со своими верными рыцарями, несущие тощие мешочки – там был минимум продовольствия, орудия, семена, отрезы холста – обычный набор ссыльного. Стайка живописных девиц, опасливо косились я на Казакова и запахивались свои дырявые хламиды. В мешках у девиц имелось то же самое, плюс – добавочно одеяла. Впрочем, на месте их, очевидно, всё равно отберут славные рыцари… или не отберут? Три девицы даже попросились в ссылку бессрочно, чтобы разделить ее со своими хахалями. Декабристки, мля… Валерьян и Голубев имели по этому поводу смущённый вид: у первого это не лезло в психологические рамки, которые он давно определил шлюхам, у второго подрывало основу представлений о благородстве, чести и внутреннем законе. Замыкало шествие еще два Следопыта, оставшиеся двое уже возились в трюме. Беременная на шестом месяце герцогиня Елена была оставлена в Первограде для успешного разрождения – на этом настояла Вика.
Пропустив процессию, Казаков сам прошёл на яхту. Вахтенный стащил мостки, дизель затарахтел…
XXVII
С наступлением ночи, когда темнота
Становилась торжественнее и священней
Я вникал в разбивавшиеся о борта
Предсказанья зеленых и желтых свечений.
Область крайних болот, тростниковый
уют, —
В огуречном рассоле и вспышках метана
С незапамятных лет там лежат и гниют
Плавники баснословного Левиафана.
А. РембоИскуплены его стяжанья
И зло воинственных чудес
Тоскою душного изгнанья
Под сенью чуждою небес.
А. С. П у ш к и н«Альтаир» уже двадцать минут шел малым ходом на дизеле вдоль берега. Паруса свёрнуты; грот примотан к гику, стаксель накручен на штаг – или как у них там называется этот стальной трос, идущий от верхушки мачты к носу? Метрах в ста от белых хлопьев обсыхающей на песке пены, из-за пологого серовато-бежевого пологого мыска, увенчанного пятью угловатыми валунами и похожего на хребет дракона, выглянула избушка… нет, не избушка – навес из листьев саговника на шести столбах из какой-то солидной древесины, покосившийся легкий частокол, решетчатые мостки, уходящие в море…
