Стивен Бакстер - Корабли времени
Ведь, в самом деле, болезни были неизбежной платой человечества за развитие. Но с поколениями вырабатывался иммунитет, и организм человеческий становился все более устойчивым к разного рода недугам.
Я представил себе, сколько же еще коротких жизней должно было вспыхнуть и погаснуть в этих далеких темных веках, для того чтобы человек оплатил свое право быть хозяином на этой земле!
Иное дело морлоки. В их теле все было предусмотрено, разработано заранее: кости, плоть, легкие, печень – все работало как хорошо отлаженные часы. Идеальный баланс между энергичностью и продолжительностью жизни. Продолжительностью и плодотворностью жизни. Его тело было защищено от инфекций надежнее, чем рыцарской броней, и вот, в самом деле, нога его счастливо избежала гангрены, и глаз тоже. Первоначальный мир элоев и морлоков, который я увидел во время первого путешествия в будущее, был вовсе не свободен от болезнетворных бактерий.
Как только я слегка пошел на поправку, Нево обратил внимание на прочие второстепенные задачи выживания. Он посылал меня на пополнение нашего скудного рациона, включавшего орехи, клубни, фрукты и съедобные грибы-лишайники, добавленные к основным морепродуктам, а также мясо зверей и птиц, которым не повело уклониться во время моих неловких попыток достать их пращи или рогатки. Нево запасался лекарственными средствами: припарками, чайными сборами трав и тому подобным.
Моя болезнь наполняла меня глубоким и постоянным мраком, наводила на мрачные размышления – поскольку я впервые столкнулся с такой проблемой перемещений во времени. Дрожа, я охватывал руками все еще слабое тело. Моих сил и ума хватало, чтобы отразить нападение диатримы и прочих гигантов палеоцена, но не было никакой защиты против хищников или невидимых монстров, которых приносит воздух, вода или плоть.
5. Шторм
Возможно, будь у меня хоть какой-то опыт обитания в тропических условиях, я мог бы встретить шторм во всеоружии. Все приметы были налицо.
В тот день стояла особенно душная сырость, и воздух у моря был какой-то напряженный, как накануне перемены погоды. В тот вечер, изнуренный работой и отсутствием уюта, я был рад свалиться в койку – но жара была такая, что невозможно уснуть.
Меня разбудил неторопливый стук тяжелых капель по крыше из пальмовых стеблей. Неподалеку разносился шум дождя в лесу – водяные пули стучали по листве и прибрежному песку. Нево не видно и не слышно: была глубокая ночь.
И тогда налетел Шторм.
Да-да, это был самый настоящий шторм, Ураган с большой буквы.
Словно открылся небесный люк, и галлоны дождевой воды хлынули оттуда на пальмовую крышу. Хижина заскрипела от тяжести вылитой влаги, и я моментально промок до нитки, даже не успев встать: только лежал и смотрел, как струи пронизывают самодельную крышу. Постель превратилась в грязное месиво палой листвы, липнущей к коже, и я ослеп от стекающей по лицу воды.
К тому времени как я стал выбираться под серую хмарь небес, хижина уже опасно покосилась под весом атмосферных осадков. Опоры падали, оставшиеся шатались.
Я нашел Нево, походившего на мокрую крысу: он забился в угол, прижав колени к груди. Очки он потерял и теперь был совершенно беспомощным, стуча зубами от холода. Счастье, что мне удалось его так быстро найти, принимая во внимание погоду: серая водяная завеса укрыла местность непроницаемым туманом.
Когда я наклонился над ним, он обернулся в мою сторону заплывшим отсутствующим глазом:
– Времямобиль! Мы должны его спасти!
Голос его был едва слышен в шуме бури.
Я потянул его за плечо, но он вырвался.
Я с ревом затопал по размокшим останкам хижины к «мастерской» Нево. Рама глубоко увязла в грязи, и на мои попытки вырвать ее не отвечала.
Я оглянулся. Вода уже хлынула из лесу на пляж, угрожая смыть нас в море вместе с останками хижины. Даже наш друг-ручей опасно вздулся и грозно рычал в шуме дождя.
Я прекратил потуги и вернулся к Нево.
– Все. – крикнул я. – Пора убираться отсюда.
– Но как же…
Без дальнейших споров, понимая, что время терять нельзя, я взвалил его на плечо и поспешил к лесу. И тут же увяз по голень в раскисшей земле. Я скользил, с трудом сдерживая равновесие и сопротивляющегося морлока. Наконец я достиг леса. Под кронами молотило не так сильно. Кругом по-прежнему была непроглядная тьма, и я брел в ней, спотыкаясь о корни и стволы, чувствуя, как земля под ногами понемногу превращается в болото. В опасную трясину. Нево замер на плече, то ли выбившись из сил, то ли поняв, наконец, во что мы вляпались.
Наконец я добрался до старого покосившегося дерева с толстым стволом и низкими ветвями – чуть выше головы. Среди этих ветвей я пристроил морлока – точно мокрый плащ на вешалку. Затем, вспомнив детство, стал карабкаться сам. Я сел на сук, свесив ноги вниз и упираясь спиной упираясь в ствол.
Так мы сидели, пережидая бурю. На всякий случай я придерживал морлока, чтобы он не свалился и не вздумал удрать к хижине «спасать машину». При этом за шиворот мне безостановочно лилась струя воды, стекавшая по стволу.
С приближением рассвета лес стал сказочно красив. Вверху в кроне было видно как сквозь филигранно отточенную листву прорываются жемчужные, налитые зарей капли, как, закручиваясь спиралями, точно водяные лианы, сползают на землю струи, и, хотя я вовсе не ботаник, теперь я рассматривал лес как гигантский механизм, способный перенести бури и встряски, какие и не снились любому несовершенному созданию рук человеческих.
Когда стало светлеть, я оторвал полоску ткани от укоротившихся брюк – рубашки у меня уже не было – и обвязал поврежденный глаз Нево. Он не шелохнулся.
Ливень стих к полудню, когда я решил, что опасность миновала. Я спустил Нево на землю, и он смог идти – правда, я поддерживал его под руку, потому что он был совершенно слеп без очков.
Над джунглями был в разгаре день. Со стороны моря дул освежающий бриз и по небу пра-Англии скользили легкие облака. Мир волшебно изменился, оставив в прошлом все вчерашние ужасы.
Я нерешительно пошел к развалинам, где недавно стояли хижины. Здесь я нашел чашку из кокосового ореха, занесенную мокрым песком. Это был единственный след рук человеческих, остальное: щепки и пальмовые листья, оставшиеся от нашего дома – можно было принять за мусор, вымытый дождем из леса.
В этой помойке рылся клювом птенец диатрима. С криком «Хой!» я поскакал к нему, хлопая ладонями над головой. Птенец припустил с места в карьер, проказливо вихляя мослами, обтянутыми желтой кожей.
Я приступил к поискам. Стал рыться в мусоре. Все мое достояние унесло в океан. Я почувствовал как дух мой ополчился на стихию. У меня было такое чувство, будто меня ограбили – самым наглым и бесцеремонным образом.
