Владимир Брагин - В Стране Дремучих Трав
— Что ж, все равно, стучите! — сказал Думчев каким-то глухим и далеким голосом.
Скрипка снова зазвучала
На мой стук открыла дверь Полина Александровна. Из-за двери своей комнаты выглядывала соседка.
— Вот мы и пришли! — произнес я так просто и естественно, точно по поручению Полины Александровны сбегал в скверик позвать Думчева пить чай.
Полина Александровна вдруг схватилась руками за край шкафа. Она вглядывалась в лицо Думчева и шептала:
— Нет, нет! Не может быть!
Все молчали. Растерянность, смятение и тревога словно вошли с нами в дом и овладели всеми. Я тут же вспомнил, что у меня весьма странный вид…
Я хотел было непринужденно засмеяться, шутливо сказать что-то, но чувствовал себя связанным, и все слова казались мне фальшивыми.
Всех выручила соседка:
— Самоварчик! Теперь надо самоварчик поставить! Я поставлю свой… Пожалуйста, гости дорогие!
Я был ей благодарен.
А на наше странное одеяние никто не обратил внимания.
Я успел сказать Полине Александровне:
— Главное — не спрашивайте ни о чем Сергея Сергеевича! Берегите его. Придет время — и он сам расскажет, где был. Не спрашивайте его сейчас.
Соседка проводила Думчева и меня до дверей лаборатории и при этом приговаривала очень тепло и гостеприимно:
— Самоварчик у меня быстрый! Уголечки лихие, лучинушки сухие! Вмиг закипит! Сейчас подам!.. Полина Александровна, что же вы?! То всё ждали, ждали, а теперь чайком угостить не хотите! — слышался уже внизу ее хлопотливый голос.
Дверь в лабораторию за нами закрылась.
Очень осторожно Думчев открыл шкаф, долго смотрел, потом достал свой старый костюм. Я помогал ему одеваться. За все время он не проронил ни слова. Только присматривался ко всему.
В дверь лаборатории тихо постучала Булай. Вошла и молча стала накрывать на стол.
Соседка подала самовар. Стали пить чай. В сахарнице лежали щипцы.
Думчев взял их в руки:
— Жук-рогач!
Полина Александровна и соседка с недоумением посмотрели на меня. Но я молчал. Откуда-то донесся гудок.
— Чай, пароходом прибыли? — спросила соседка.
— Пароходом? — переспросил Думчев. — Пароходом… Значит, все еще пар? А личинка стрекозы — ракетный двигатель…
Булай и соседка опять посмотрели на него с удивлением.
Тут мне вспомнилась первая микрозаписка Думчева с упоминанием личинки стрекозы, запись на одной из карточек в его лаборатории: «Циолковский… личинка стрекозы». Вспомнил и утро на берегу речки Запоздалых Попреков, где эта личинка с необыкновенной откидной маской на голове передвигалась в воде толчками.
Конечно, способ передвижения личинки стрекозы упрощенно напоминает принцип работы реактивного двигателя. Но ракета перемещается в пространстве не простым вбиранием и выталкиванием воды (газа, воздуха). В камере ракеты сгорает топливо, и образующиеся при этом массы газа давят на верхние стенки ракеты, толкают ее вперед. Поэтому ракета может двигаться в безвоздушной среде — в «пустоте».
Самовар заглох. Соседка унесла его подогревать.
Как видно, она перестала бояться Полины Александровны. Больше того, она все время беспокоилась и заботилась о ней, а теперь изо всех сил старалась ради гостя.
Думчев оглядел всех и сказал:
— Спасибо за тишину! Они ко мне придут… Не сразу, но они придут… нормальные масштабы!
— Какие масштабы? — спросила Булай.
— Не надо, не спрашивайте меня ни о чем! Я привыкну… Мне так трудно… Не задавайте вопросов. — Думчев опустил голову.
Наконец он встал и начал ходить по лаборатории. Подошел к висячему шкафчику, открыл его, взял шприц, долго рассматривал его и сказал:
— Шершень…
Я понял: игла шприца полая, совсем как жало шершня.
Я слушал Думчева и думал: «Вот Думчев уже дома, среди людей, но он все еще видит пред собой обитателей Страны Дремучих Трав с их инстинктивной работой». Возражать ли ему? Нет! Сам он скоро возьмет в свои руки инструменты, созданные человеком. Какие чудеса творит, какие великолепные вещи создает человек, владея инструментами! Думчев сам это поймет. И, когда вспомнит скарабея, шершня, жука-рогача, он улыбнется и скажет: «Как я был смешон в своих рассуждениях!»
Я внимательно следил за ним и видел, что шаги его становятся все тверже, увереннее и соразмернее с обычным шагом человека.
Он тронул рукой футляр скрипки. Вынул скрипку, прижал к плечу. Но не играл. О чем он думал?
Самовар заглох. Соседка унесла его подогревать.
Послышался тихий-тихий поющий голос. Я не сразу догадался, кто это поет.
В дальнем углу, сидя на табуреточке, прижавшись спиной к стене, Полина Александровна чуть слышно напевала:
Буря мглою небо кроет,
Вихри снежные крутя…
Она пела, точно разговаривала сама с собой. Не пение, а воспоминание…
Кажется, это было совсем недавно: большая русая коса, соломенная шляпа, широкие поля, синяя лента. Тихий весенний вечер. Цветет сирень. Она идет и оглядывается. А из окна глядит ей вслед молодой Думчев, и льется, льется этот мотив…
То как путник запоздалый
К нам в окошко застучит…
И, по мере того как она пела, лицо Думчева прояснялось. Точно в нарушенный строй его переживаний входили какие-то живые поправки, входили и ставили все на место.
Нервным жестом он протянул руку и повел смычком по струнам.
Эту песню, этот давно знакомый мотив он теперь заново постигал. Вот-вот — и любимая песня поможет ему вернуться к жизни.
Песня раздавалась все яснее и громче.
Скрипка Думчева вторила ей все увереннее.
Глаза Булай смотрели куда-то вдаль, а по щекам текли слезы.
Я отошел к дверям — мне было трудно, очень трудно.
Прижавшись к косяку, соседка неслышно плакала.
Опять в гостинице
Была поздняя ночь, когда я тихо, только кивком головы, простился с Булай, Думчевым и Авдотьей Васильевной.
Я вышел из дома и долго стоял на знакомом крыльце.
Нужно вспомнить что-то важное, самое главное… Но что именно?
Я хорошо знал дорогу к гостинице. Но теперь все кругом мне казалось незнакомым, и я долго приглядывался и соображал, пока уяснил себе, куда нужно идти.
Сделал шаг, другой — и остановился.
Глухой шум листвы, свесившейся через забор на улицу, испугал меня. Что это? Вдруг я снова почувствовал себя в Стране Дремучих Трав. Мне надо кого-то искать, спасаться. Скорей! Скорей! Тревога и беспокойство охватили меня…
Потом, опомнился и тихо побрел дальше. Надо мной было небо, такое глубокое, звездное. Спокойная ночь маленького городка. Какая тишина! Но почему-то казалось, что тишину разрывают странные шумы, звуки, шорохи и звоны. И теперь, в Ченске, настороженность, напряженность и ощущение близкой опасности не оставляли меня. Я остановился и, словно для того, чтобы стать невидимым и уберечь себя от беды, прижался к стене на мгновение. Опомнившись, я пошел дальше, но вдруг снова остановился.
