Сергей Синякин - Злая ласка звездной руки (сборник)
Он уложил ее рядом со связанной женой и сел около дивана, вытирая лицо остатками майки. Комната была освещена полной луной, и на стене отчетливо темнел круглый циферблат настенных часов.
Было четыре часа десять минут утра.
Через час все повторилось. Светлана сумела разорвать жгуты из майки и опять с криками заметалась по комнатам, но теперь уже Стариков был наготове и приготовил бельевую веревку, сорванную с балкона. Связав жену, он принялся поить ее раствором димедрола. Лицо Светланы было мокрым, тело ее упруго извивалось под руками мужа, а выделяющиеся на белом мучнистом лице глаза были пустыми. В них не было никакого выражения, словно душа покинула тело Светланы, оставив биться в судорогах пока еще живую плоть. Около шести утра соседи начали стучать в стены. До семи часов Дмитрий дважды брался за телефон, чтобы набрать номер «Скорой помощи». И оба раза отставлял телефонный аппарат в сторону. Пустота поселилась в его душе. Пустота и тоска, с которой невозможно было справиться.
Около семи он забылся немного, а когда открыл глаза, Светлана снова беззвучно извивалась на постели, стараясь освободить связанные им руки. Она была похожа на белого червя, тщетно пытающегося нырнуть в прохладную глубину земных недр.
Дмитрий встал, прошел к серванту, достал из него жестяную коробочку из-под чая, в которой хранил деньги, принесенные Лихолетовым, и порадовался, что Валерий Алексеевич принес их после визита десантника. Видит Бог, Стариков и их бы не пожалел, только бы от их семьи отвязались.
Денег было три тысячи.
Стариков решил искать врача.
Он уже брился в ванной, когда в комнате обычным испуганным ребенком заплакала Маришка.
Стариков прошел в комнату, взял ее на руки и принялся укачивать. Маришка прижималась к нему совсем так, как она это делала раньше, до этой проклятой поездки в Михайловку. Потом она уснула. Стариков уложил ее в кроватку, некоторое время стоял над спящим ребенком. Лицо у Маришки было совсем взрослым, словно она за последние дни пережила страшное горе. Девочка мерно дышала, но лицевые мышцы нервно подергивались. Старикова переполняли жалость и любовь, он вдруг почувствовал, что по щекам его ползут слезы.
Он не плакал с самого детдома, он просто забыл, что это такое — слезы. В детдоме это не поощрялось, слезы были признаком слабости, а детдомовец не имел права на слабость. Так говорил Ванька Николаев, с которым Стариков жил в одной комнате.
И вот он плакал.
Стариков кулаком зло вытер слезы, посмотрел на жену. Светлана лежала неподвижно — наверное, обессилела. Стариков подошел к ней, развязал ноги и руки и снова посмотрел на часы. Было половина девятого.
Он прикрыл жену одеялом, проверил, спит ли Маришка.
Сам того не понимая, он всячески оттягивал свой выход из дома. Особых друзей у них в городе не было, кроме тех, кого жена или сам Стариков знали по работе. Поэтому как найти хорошего врача, который к тому же за хорошую плату мог держать язык за зубами, Стариков просто не представлял.
Заперев за собой дверь, он спустился по лестнице и долго сидел на скамейке перед входом в подъезд. Неожиданно Дмитрий подумал о Лихолетове. Владимир Алексеевич был уже в годах и в Царицыне жил всю свою жизнь. Он мог подсказать какого-нибудь нормального врача. Должны у него были быть знакомые медики!
От этих соображений Старикову стало легче.
И все равно ему казалось, что люди на него смотрят подозрительно. По дороге на троллейбусную остановку ему встретилась соседка. Вредная была старушонка, она вечерами у подъезда кому только косточки не перемывала. Сейчас она шмыгнула мимо Старикова и даже обычного ехидного «здрасьте» не сказала.
11. МОСКВА,
Быть сволочью и притворяться хорошим несравненно легче, чем быть хорошим человеком и изображать из себя сволочь.
Генерал Сергеев весомой походкой вошел в кабинет Крымова. Александр Уранович встал из-за стола, торопливо просеменил к генералу, ткнулся в его ладонь потной мягкой ладошкой. Невидимая улыбка исказила его аккуратную бородку. Крымов кивнул на стул, отошел к окну и стал смотреть на кремлевский двор — так внимательно, словно видел в нем что-то интересное. На генерала он старался не смотреть. Так всегда бывает: совершив гнусное дело, подельники стараются не смотреть друг на друга — боятся увидеть презрение и ненависть во взгляде того, с кем пришлось нарушать нравственные законы и устои. А глава кремлевской администрации не мог не понимать, что со вчерашнего дня они с генералом являются преступниками. Они оба сознательно нарушили древний, как мир, закон — «не убий!». И можно было придумывать какие угодно оправдания, все равно права оказалась русская поговорка, гласящая, что черного кобеля невозможно отмыть добела.
Можно было придумывать своим поступкам различные оправдания, но каждый в глубине своей души понимал, что оправданий содеянному нет.
Крымов смотрел через стекло на кремлевскую аллею. На аллее, обсаженной аккуратно стриженными деревьями, шла война, охраны с воронами. Война эта была бесконечной. Наглые птицы, облюбовавшие себе этот уголок Москвы, селились где им вздумается и вели себя довольно вольно — гадили, например, на людей и при этом не отличали рядового сотрудника от сановного функционера, наделенного властью и полагающего, что гадить сверху на людей имеет право только он сам.
Рассказывали, что война охраны с воронами началась еще в приснопамятные двадцатые годы, когда какая-то из неосторожных птиц уронила свое пахучее гуано если не на самого Иосифа Виссарионовича, так не меньше, чем на Кирова или Молотова. Некоторые утверждали, правда, что это был непримиримый председатель контрольной комиссии Сольц. Возмущенный функционер потребовал птиц к ответу, а заодно объявили выговор коменданту Кремля бывшему матросу Балтфлота Малькову. Тот рьяно взялся за дело. Поначалу ворон просто стреляли. Но крупных функционеров, уже отвыкших от сражений гражданской войны, раздражали выстрелы. Да и присутствие вооруженных людей на территории Кремля их нервировало. Сегодня эти люди птиц стреляют, а в кого они будут стрелять завтра? Красноармейцев с винтовками и метких чекистов с наганами пришлось убрать. Начали разбрасывать отраву. Но сметливые птицы после первых же жертв с их стороны отраву клевать перестали, а презрение их к людям обострилось до такой степени, что по кремлевским аллеям ходить стало уже совсем не безопасно.
Последующие десятилетия война шла с переменным успехом. Одно время казалось, что друг физкультурников, гениальный языковед, лучший орнитолог и известный птицелюб товарищ Сталин нашел с воронами общий язык. С тысяча девятьсот тридцать шестого года по день его смерти случаи нахального поведения птиц были крайне редки. Возможно, правда, что мирный норов птиц и их поведение в быту были напрямую связаны с тем, что сотрудниками всесильного тогда Лаврентия Палыча Берии были изловлены птичьи вожаки и посажены в клетки. Так это или не совсем так, теперь уже установить не представляется возможным. Но факт остается фактом: в секретариат ЦК за этот период жалоб на нахальное поведение ворон практически не поступало. И только с воцарением на кремлевском троне Никиты Сергеевича Хрущева птичий помет вновь стал падать с неба. Злые языки говорили, что нетактичное поведение птиц было следствием речи, произнесенной Никитой Сергеевичем на XX съезде. Мол, птицы решили, что если позволительно так поступать человеку, то им, вольным детям неба, это тем более разрешено.
