Евгений Прошкин - Слой Ноль
— Витя, свяжи-ка нас со своим Петром, — сказал он.
— Да?..
— Я же знаю, что вы с ним контачите.
—Да...
— Кого ты в магазине дурил, Витя? Коньяк хороший раскокал... Ты уж за ребенка меня не держи. Только вот как ты попал в офис газеты? Там через склад пройти надо, посторонних туда не пускают...
— Грузчиком... — ответил Мухин, продолжая все так же кивать и смотреть Людмиле в лицо. .
— Гениально! — расхохотался Шибанов. — Когда кино такое вижу, тошнит!.. А в жизни, значит, срабатывает. Тебе бы в артисты, Витя!
— Я и хотел... — пробормотал Виктор, обращаясь неизвестно к кому. — Не взяли меня в артисты... таланта нету...
— Это они от зависти. Хватит качаться-то! Повернись к нам.
— Да он правда пыхнул... — нахмурился Костя. — Оставь Люду в покое! Куда ты сел в грязных портках?
— Неважно... — Мухин перестал раскачиваться и тупо посмотрел на Шибанова. — У вас пушка есть? Застрелили бы вы меня...
— Ты чего, спятил?.. — растерянно улыбнулся тот. Виктор встал, и Немаляев наконец увидел, что глаза у Люды закрыты. Оттолкнув Сапера, он ринулся к кровати и, еще не коснувшись племянницы, уже все понял. Сжав в пальцах одеяло, Сан Саныч опустился на колени и беспомощно, по-стариковски, завыл.
За ним к Людмиле подошел Костя. Не посмотреть — проститься. Шибанов взялся за спинку кровати и тяжело вздохнул.
— Вот этого я и боялся... — прошептал Немаляев. — Боялся, что она тебя уговорит. Уговорила, девочка...
— Она сейчас жива, — сказал Сапер.
— Жива и здорова... — добавил Костя. — Мы ее найдем, Сан Саныч, не сомневайтесь. Было бы только где встретиться....
Мухин один не смотрел на Людмилу, поэтому он первым заметил, как в дверях возник Кран. Охранник зачем-то приволок с собой автомат. Еще два магазина, кривые, как сказочные кинжалы, торчали у него из карманов.
— Чего надо? — рявкнул Шибанов.
— Собственно, ничего, — спокойно ответил Кран и лоднял ствол.
Рожок был большой, «сорокапятка», поэтому он позволил себе не целиться. Стоя на пороге, он полосовал комнату слева-направо и обратно, и его не очень заботило, что половина пуль попадает в стены. Остальной половины было более чем достаточно.
Никто из перекинутых уже не видел, как охранник отстреляв магазин, вставил второй и лениво потянул за твор. Зайдя в комнату, он каждому, даже Людмиле, выпустил по короткой очереди в сердце.
Таково было требование заказчика.
Часть III
ВРЕМЯ БЕЗ БОЛИ
Глава 26
Не было ни света, ни тепла, ни тяжести. Не было запаха, не было звука, не было ничего. Виктор даже усомнился, существует ли он сам, но пришел к выводу, что все-таки существует. Он не чувствовал, но осознавал. Как минимум осознавал себя, хотя этого было слишком мало. Это было почти ничто.
— Привет, покойничек, — сказали ему с кощунственной усмешкой.
Впрочем, сказали — это вряд ли... Скорей дали понять. Каким-то образом.
Виктор хотел ответить, но обнаружил, что не в состоянии этого сделать.
— Конечно, покойничек. И не тужься. Борис?..
— Борис, Борис. Не уходи далеко, я скоро...
В глаза ударили сразу три солнца. Три ярких огня, расположенных треугольником, не просто слепили, а выжигали изнутри, превращая тело в пустой кожаный мешок.
— ...спрей «Ландыши-бис» избавит вас... — выдавил Мухин, инстинктивно прикрывая лицо.
— Муха!.. — раздраженно крикнул кто-то внизу. В отличие от Бориса кто-то сугубо материальный. — Муха, ну сколько можно?! Гримеры!.. Где гримеры?! Он опять блестит!
Из темноты к Виктору протянулась рука с огромной благоухающей кисточкой и огладила ему нос. Он еле держался, чтоб не чихнуть.
— Мотор! Начали!.. — проорали оттуда же, снизу. — Стоп! Ну что за дела? Муха, где текст? Еще раз мотсяУ Начали!
— Анальный спрей «Ландыши-бис» избавит вас... — механически произнес Виктор.
— Стоп, стоп!! Где лицо, козел драный?! Где лицо, а Муха, Муха, где твоя улыбка?.. — с издевкой произнес человек, и сбоку раздались приглушенные смешки. — Заткнулись!! Муха, активней лицом работай, понял? Ты что, на похоронах? Еще два дубля запорешь, будешь другим местом работать! Готов?.. Мотор!
— Анальный спрей «Ландыши-бис» избавит вас от необходимости... — начал Виктор, до боли растягивая губы, но снова запнулся.
— Хана... — устало проронил человек. — Свет! На колосниках включились фонари, и Мухин обнаружил, что три огня, от которых он чуть не изжарился, были не такими уж и яркими. Потерявшись среди других огней, они превратились в обычные прожекторы.
За спиной стоял зеленый виниловый задник для комбинированных съемок, слева на длинной ажурной стреле нависал оператор с камерой, а впереди, в тяжелом деревянном кресле, сидел какой-то рыхлый тип с белоснежным платком на шее.
— Вот что. Муха, дружище... — медленно выговорил режиссер, и все вокруг притихли. Кажется, назревала большая головомойка.
— Своих друзей ищи в вокзальном сортире, — сказал Виктор. И для полной ясности добавил: — Они там по рублю сдаются.
— Что?.. Ты покойник, — с показным равнодушием промолвил рыхлый.
— Ага... — бросил Виктор и, на ходу стирая губную помаду, направился через павильон к широким стальным воротам.
Он прошел по узкому коридору с пыльными крашеными стенами, миновал еще пару ворот, затем несколько обычных дверей и оказался в просторном фойе.
Звуки, слетавшиеся из павильонов, преимущественнo вопли режиссеров и продюсеров, отражались от каменного пола и сливались в дикий разноголосый резонанс. Мухин слышал, как ревет его бывший шеф, как матюгаются рабочие сцены, как проговаривается текст к ролику про шампунь. Интимное придыхание из рекламы колготок смахивало на хрип околевающей ослицы.
«...ело врачей...» — донеслось с какой-то съемки, и Виктор против воли остановился, «...ело врачей!» — повторили где-то за перегородкой. Мухин сунулся в карман за сигаретами, но не нашел ни того ни другого. На нем был сценический костюм — если только платформу в три квадратных метра можно назвать сценой, — а собственная одежда осталась в гримерке.
Некую Нину обозвали «помойной тварью», и какая-то женщина — вероятно, сама Нина, — всхлипнув, произнесла, вполне отчетливо и с неподдельным ликованием:
— Выбери свою смерть!
— Хо-хо... — обронил Виктор. — Где это мы?..
Он потоптался в фойе еще с минуту, но по «Делу врачей» не услышал больше ни звука. Плюнув, он пошел к выходу.
Чуть правее от парадного, на площадке, размеченной зелеными и красными флажками, стоял перламутровый «Феррари» с откинутым верхом. За рулем, вальяжно раскидав локти, полулежал какой-то субъект в цветастой шелковой рубахе. Не поворачиваясь к виктору, он поднял правую руку и изобразил движение, каким можно подозвать только шлюху. Нормальный официант за такой жест высморкался бы в тарелку.
