Алекс Гарридо - Акамие, или Любимая игрушка судьбы
- Пора, Ханис. Когда будет удобнее? Хайард ко мне не придет сегодня, и эта твоя... спит одна. Недаром так совпало: я именно сейчас, в эти дни, могу зачать.
Ханис встряхнулся, избавляясь от темной вязкости сна. Нахмурил брови, соображая. Спорить? А что возразишь? Наследники нужны еще не отвоеванному трону Аттана, иначе не вернутся мир и незыблемое спокойствие крепкой наследной власти в обширную, богатую, для многих врагов вожделенную страну.
- Не лучше дождаться, когда поселимся снова во дворце? Не лучше носить и растить детей в покое и достатке?
Ханар нетерпеливо сморщила нос:
- Когда еще? Война... Хайарда убьют - не беда. Возьмешь меня второй женой, если так дорога тебе твоя крашеная кукла. Но если убьют тебя?
Ханис коротко глянул на нее, дернув плечом, отвел глаза. И стыд чернее ночи, и Ханнар - права. А Ханнар добавила тише:
- И надо мне родить двоих - хотя бы!
А к себе она относится разве иначе, чем к нему? Только средство продолжения рода Солнечных царей-богов видит и в нем, и в себе. Только помеху этому - в Эртхиа и в Атхафанаме. Что же. Права она, права. Вот истинная царица Аттана, Высокое Солнце, недаром ей одной удалось спастись из всех женщин их рода. И раз он один остался из мужчин, не может быть слабее и мельче ее. Должен быть царем.
- Тише, - сказал он, указывая на темный полог, деливший юрту на мужскую и женскую половины.
- Не услышит. А услышит, так не поймет. Или ты учил ее Речи?
Ханис отвернул лицо, пряча досаду.
- И ты - мужчина... - прошипела Ханнар. - И ты - не лучше. Тот отца родного предал за рыжие косы и светлые глаза. Этот ради черных кос выдал тайну Речи - инородной. Враги они нам - ты забыл? Следа их не останется в Аттане. Ты же - голову потерял!..
- Замолчи! - оборвал ее Ханис. - Ты обвинять меня пришла?
Ханнар прикусила губу, опустила ресницы. Мотнула головой - толстые косы стукнули по плечам.
И замерла.
Ханис понял - его черед.
Она пришла, дело за ним.
Потянулся, обнял за плечи, притянул к себе.
Легко сказать: она права.
Еще легче сказать: я должен.
А что с того? Не убить ведь, дитя зачать.
Совсем другое дело.
С прикушенной губой, не поднимая глаз, Ханнар высвободилась, через голову стянула льняную царскую рубашку. Ее грудь, нежно засветлевшая в темноте, показалась Ханису крошечной. Такая была у Аханы. Он увидел, он вспомнил теперь все, что не вспоминал так давно, с тех пор, как хайардская царевна вошла в темницу с глиняным сосудом в руках, в котором бился и замирал острый язычок пламени.
Но не робкий светильник Атхафанамы - огонь Высокого Солнца взметнулся сейчас между Ханисом и Ханнар, опалил, ослепил.
Запомнилось: тонкое, гладкое тело, прохладная кожа - и жар под ней, и кровь, общая в обоих, требующая соединения.
"Ахана, - просил он, ослепленный, - Ахана". Но она прижала сильные пальцы к его губам, и он замолчал. Но про себя назвал уверенно и твердо: "Ахана, ты".
И тонкий луч остро и гневно бил сквозь стиснутые веки...
- Потому что только ты можешь родить новых царей Аттану, - сказал он потом. - Потому что ты - царица. Но жена у меня одна. И будет одна.
- Знаю, - спокойно ответила Ханнар. - Но когда я приду опять - ты примешь меня.
- Приму, - так же спокойно обещал Ханис.
И она ушла, ступая осторожно, бережно унося свое чрево, как драгоценный сосуд, в котором - будущее Аттана.
И Ханис погрузил пальцы в растрепанные, спутанные волосы и крепко вцепился в них, чтобы прогнать обступившие его тени. Так доверчиво, открыто и радостно смотрели на него, словно не знали, что он их предал. И было их множество, аж в глазах потемнело, и было их всего двое: поклявшийся в дружбе и братстве хайард Эртхиа и сестра его, царевна Атхафанама.
А царевна Атхафанама, крепко закусив белыми зубами тонкую косичку, медленно и неслышно дышала в темноте. Ярость смиряла она, но не ревность. Жена у него - одна, сам сказал, а наложниц - кто считал у царей? Пусть берет, кого хочет, хоть бы и сестру - а что? И не такое бывало. И родную дочь может взять царь на ложе, если рождена не от жены, от рабыни. И сына... И зазорно ей, дочери царя, жене царя - ревновать к наложнице.
Но!
Брата Эртхиа позорит рыжая сука. Смерть ей! Только вернется брат, только утра дождаться, Атхафанама молчать не станет ни минуты!
Но!
Только эта тощая потаскуха может родить наследников Ханису. Потому и взял ее на ложе. Ради славы и чести мужа стерпит Атхафанама позор, навлеченный на голову брата. Но не навсегда.
Пусть живет. Пусть носит, рожает. Эртхиа узнает все. Найдется ему жена, какая подобает сыну повелителя Хайра и царю-соправителю Аттана, да! Но потом, когда эта рыжая родит Ханису детей. Хотя бы двоих.
И оба они так и не заснули: Ханис, исполнивший свой долг, и царевна Атхафанама, волей Луны заточенная на женской половине юрты.
И только Ханнар уснула, по-детски прижав колени к животу, с мокрыми ресницами и мудрой улыбкой на мягких губах.
Эртхиа прокрался в юрту, за руку ведя Рутэ-та. Ханнар спала в смежной юрте, и он не хотел тревожить ее до утра. Успеется...
Нашел кремень, зажег светильник. Натащил ворох одеял, погладил по голове уведенную невесту, свою жену.
- Рутэ-та, снимай мокрое, ложись, грейся. Соберусь в дорогу, разбужу старшую жену, тогда представлю тебя.
- Да, Эртхиа-ото.
И, скинув безрукавку, потащила через голову тяжелое от холодной влаги платье. Эртхиа глядел на нее, глядел, да и отвернулся. Эта ночь днем обернулась, и не след теперь задерживаться на ночной половине, даже если стена, ее отделяющая, только в сердце.
Развернул свиток.
"Царевичу Эртхиа ан-Эртхабадру - царевич Акамие ан-Эртхабадр.
Брат!
Дозволил повелитель и поручил мне сообщить о милости дарованной и награде заслуженной..."
Пряди волос непривычно заслоняли кудрявые строчки мелкого базиликового письма. Эртхиа нетерпеливо заправил их за уши и продолжил чтение.
"Царь говорит: раз Судьба поставила тебя над Аттаном, тебе и отдадим Аттан, под твою руку, отделим от наших владений, ибо не всякое прибавление владений усиливает царство; а также принадлежащие нам племена рабов дарим тебе и твоим сыновьям во владение навеки с их юртами и кибитками, всем их скотом и добром..."
- О! О! - воскликнул Эртхиа. Перечитал невероятные слова и вновь застонал от ликующего возбуждения. - О! О!
Под одеялами завозилась Рутэ-та. Дела мужа касались ее, степнячки.
- Что, Эртхиа-ото, радостные ли вести?
- Конец войне, слышишь? Колыбель тебе подарю - спокойно качать будешь, царица!
И с этими словами он кинулся из юрты - будить Ханиса и Аэши, и вождей, потому что радостная весть не должна быть задержана гонцом, а Эртхиа чувствовал себя гонцом, посланным Судьбой. Рутэ-та торопливо натягивала на себя мокрое платье, потому что и женщины нетерпеливы на радостные вести.
