Дмитрий Бондарь - Чужая мечта
— Если бы я не знал точно, что это невозможно, я бы поспорил, что здесь бродил страус, ага?
— Четырехлапый, — спокойно добавил Белыч. — Прямоходящий.
— Четырехлапый страус? Оригинально. А откуда такие выводы? — спросил Петрович.
Белыч ничего не ответил, лишь поднял фонарь, осветив противоположную стену: на уровне человеческого роста в бетоне четко виднелись глубокие параллельные борозды, идущие ровными вертикальными рядами.
— Не знаю насчет прямоходящего, — усомнился Петрович, — медведь об сосну так же когти точит.
— Знаешь, командир, — Белыч встал во весь рост, — что-то мне не очень хочется дальше идти. Боязно.
— Как хочешь. Можешь идти обратно. — Корень демонстративно подкинул на ладони мастер-ключ.
— Я же не сказал, что не пойду.
— Как хочешь, — повторил Петрович, — не думаю, что без тебя мы не доберемся до места.
Проводник недолго потоптался на месте и, приняв решение, спустился на ступеньку, оглянулся и сказал:
— Правильно. Пусть они нас боятся. Кого встретим, того вздрючим. Так, командир?
— Взрослеешь, брат, — усмехнулся в ответ Петрович, и ладонью, мягко, подтолкнул меня следом за сталкером.
Мы преодолели два этажа, следуя за отпечатками трехпалых лап, и остановились перед пустым входом на восьмой этаж. Дверь валялась под узкой лестничной площадкой, изломанная, как лист картона. Проводник выключил фонарь, к чему-то приглядываясь. В проёме мелькали далекие, еле различимые огоньки, разных цветов, мигающие, они, казалось, парили в воздухе, похожие на лесных светляков, если, конечно, насекомые вырастают до размеров гандбольного мяча. Белыч снова включил свет и осторожно пошел вперед.
Сразу за герметизирующим порогом начинался уже привычный коридор шлюза, он тянулся на десять шагов вглубь, после чего обрывался. Дальности диодного фонаря хватило, чтобы разглядеть у противоположной стены такой же короткий обрубок шлюза, выводивший к новому спуску. Метров двадцать предстояло пройти по усыпанному крупными стеклянными осколками полу.
Мы с Белычем, высунувшись с разных сторон за край разрушенного шлюза, осмотрели окрестности.
Привидевшиеся нам огни оказались цветками какого-то разросшегося растения — его заросли виднелись и справа и слева от нас. До ближайших можно было — при большом желании — дотянуться руками. Цветки, похожие на гигантские одуванчики, даже не цветки, а непонятные образования на тычинках, растущих из мясистых чаш, сильно напоминающих отлитые из чугуна декоративные мусорные урны. Под ними едва заметно глазу колыхались длинные листья, почти как у алоэ, но все-таки больше похожие на осьминожьи щупальца. С нескольких, сломанных, повисших безжизненными плетями, текли скупые капли красноватого сока.
Под потолком висели квадратные плафоны светильников, тянулись металлические трубы поливочной системы, оснащенные спринклерами, или дренчерами, или черт знает, как эта фигня у огородников называется.
Оранжерея, что ли?
Чем, учитывая специфику заведения, они здесь занимались? На ромашках гадали — «любит, не любит»?
Белыч потянул меня за рукав. Под кустом с его стороны лежала трехпалая гниющая лапа.
— Хм… — раздалось над головой тихое покашливание Петровича, — я вообще-то не биолог, и тем более не ботаник, но сдается мне, что розочки плотоядные.
— Как росянка? — я слышал краем уха о настоящих плотоядных растениях, жрущих насекомых.
— Долбанувшаяся росянка, жрущая трехпалых мутантов, — добавил Белыч.
Ближайшие к нам растения начали проявлять беспокойство. Листья зашевелились быстрее, один из них осторожно, огибая битое стекло, пополз по полу к шлюзу.
— Валим! — коротко скомандовал Корень.
Преодолеть двадцать шагов бегом, даже нагруженным не очень легкой поклажей — пять секунд. Мы уложились в это время, я чуть отстал — все еще не восстановился и пару раз подскользнулся на стекле. Запрыгивая на площадку шлюза, оглянулся: над цветными огоньками колыхался целый лес листьев-щупалец, разбуженных нашим спуртом, шарящих по потолку и стенам. Некоторые из них уже добрались до того места, откуда мы только что сбежали.
Белыч с разбегу открыл перед нами выход, а Петрович заметил моё отставание и мощным рывком выдернул меня из шлюза. Дверь захлопнулась.
Хоть забег получился недолгим и совсем не быстрым, дышали все тяжело, Петрович даже присел на корточки, держась за поручень.
— Вы видели, — спросил я, когда немножко отдышался, — как листья встопорщились?
— Листья? — хмыкнул Белыч. — Как обратно пойдем? Без огнемета здесь делать нечего.
— Шланг есть, — напомнил Корень. — Метров десять еще. Такой фейерверк сделаем, что всю эту трявянистую гадость потом можно будет совком собирать, ага!
— Белыч, эта дрянь твоего четырехлапого страуса не всего сожрала. Ногу, наверное, для тебя оставила? — Моя простая мысль почему-то вызвала сначала натянутые улыбки у спутников, а потом мы расхохотались все втроём.
— Воды дайте, — успокоившись, попросил Петрович.
После Петровича к бутылке присосался Белыч, потом протянул её мне. Я хотел отказаться, но Корень настоял, убедительно прочитал короткую лекцию о кровеобразовании и напоследок сообщил, что для восстановления потерянной крови жидкости нужно пить не сколько хочешь, а сколько можешь.
Девятый этаж встретил нас запахом застарелого пожара, еще одним лопнувшим шлюзом, потеками горелого пластика с потолка и грязными лужами на черном плиточном полу. Белыч поковырял в одной из луж подвернувшейся под руку железякой, перебаламутил её, подняв со дна облако сажи, провел фонарем из края в край по поверхности блестящей воды. У самой стены лужа, казалось, поднималась вертикально и исчезала в молниеподобном разломе бетонной стены. Недалеко обнаружилось еще пара трещин, сквозь которые тоже сочилась вода. Почти в центре левого крыла в полу зияла дыра, провалившиеся плиты перекрытия уходили на десятый этаж.
— Я думаю, здесь что-то взорвалось. — Бесстрастно констатировал Петрович.
— И не единожды, — добавил Белыч, пальцем показывая направо от бывшего шлюза.
Мы посмотрели в указанном направлении. За валом обуглившегося мусора разрушения были колоссальны! Там не только провалился пол, там и потолок вспучился вверх, сквозь щели в нем свисали белесые корни нынешних обитателей оранжереи. Перекрученная узлами арматура, местами сплавившаяся в невероятные фигуры, кое-как держала на весу тяжелые плиты. Стены двухметровой толщины частично обсыпались, кое-где в прорехи проглядывала скальная порода. Негорючий утеплитель, заложенный в тело стены — я так и не понял, зачем он нужен на глубине сорока метров — торчал во все стороны неопрятными кусками, напоминавшими грязную банную мочалку.
