Михаил Шухраев - Зов крови
Это видела даже Оля, когда «Жигуленок» стоял около ДК. Проходившие мимо люди казались излишне возбужденными, слишком эмоциональными. Если они шли вдвоем — беседа непременно сопровождалась оживленными жестами, собеседники размахивали руками, словно ветряные мельницы.
Иногда в толпе мелькали совсем иные лица — мрачные, подавленные, словно бы глядящие на весь мир из-под серых очков.
— Что с людьми? — спросила девушка, не надеясь, что старшие ей ответят. Однако Эйно обернулся.
— Что с ними? Чувствуют неладное. Знаешь, про собак говорят — все видит, все понимает, только сказать ничего не может. В этом плане люди от собак не так далеко ушли.
Глава 37
Падальщики
Первые существенные изменения в городе Ян заметил, когда шел в сторону Сенной площади. Вначале они казались чем-то малозначительным, почти невидимым — но чем дальше, тем сильнее сжималось его сердце. Город корчился в мучениях — но почти никто этого не замечал. Правда, неясную тревогу, пришедшую непонятно откуда, почувствовали многие. Это было видно по лицам прохожих: те, кто шел в центр, почему-то находились в состоянии мрачной задумчивости. Иногда на лицах читался испуг или гнев — но просто беззаботных людей среди прохожих почти не попадалось.
Марсово поле — когда-то — один из главных памятников революции, ныне представляло собой нечто непонятное. Оно было большим пустырем в центре города с уродливым каменным сооружением посредине и пламенем, бьющим из-под земли. Конечно, то была всего лишь горелка, в которой расходовался недешевый газ. Но впечатление иной раз — особенно, ночью — было совершенно адским. Недаром поговаривали, что «Марсуху» облюбовали в последнее время всевозможные дьяволопоклонники и те, кого командир «Умбры» назвал «сотонистами».
Ян не знал о том, что вокруг Марсова поля давным-давно — почти сто лет — накапливалась та еще энергетика, а в Запределье это место лучше всего было бы обойти стороной. Но, если бы Яну и было бы известно об этом, то все равно путь его лежал именно через этот бывший плац для смотров и муштры. Правда, сам революционный монумент юноша решил на всякий случай миновать, пройти по краю поля. А не то вдруг именно здесь его утянет в Запределье. Интуиция подсказывала Яну, что такое путешествие может оказаться не менее неприятным, чем поездка в метро в Запределье. И, пожалуй, он был прав — мест, связанных с революцией и переворотами, маги старались сторониться. Кровопролитие всегда разрушительно, проходят иногда столетия, прежде чем рана затянется окончательно и перестанет порождать чудовищ.
Марсово поле летом давно уже стало излюбленным местом для сборищ самых разных неформалов и бомжей. Неформалы подтягиваются ближе к вечеру, сейчас их время еще не наступило, а что до бездомных, то они здесь крутятся всегда.
Около башенки коллектора как раз помещалась именно такая компания: потрепанные грязные люди, находившиеся в разной степени утраты человеческого облика. Двое из них мирно похрапывали, а один — вероятно, тот, кому соответствовал не только термин «бомж», но и «бич» — «бывший интеллигентный человек» — стоял рядом, держа в руках какие-то клочки бумаги и поглядывая на своих слушателей сквозь стекла полуразбитых очков.
Я должен был убить клопа!..
И я убил!..
Как он страдал!
Клоп жить хотел! —
донеслась до Яна его декламация.
Ого, кажется, это были стихи.
Ян невольно замедлил шаги, с интересом поглядев на поэта бомжовских притонов.
— Ну, Хыня, ты просто монстр! — сказал кто-то из благодарных слушателей. — А писал бы еще музыку — был бы музыкальный монстр!
Поэтический монстр победно улыбнулся, обнажив почему-то отливающие зеленоватым зубы.
Ян прошел мимо компании, которой не было до него никакого дела. Да и ему до них, в общем-то — тоже.
Миновав Спаса-на-Крови, он прошел в Михайловский сад, обогнув чугунную ограду.
Насколько помнил Ян, здесь всегда было уютно и тепло — даже в дождливую осеннюю погоду. Но теперь словно бы откуда-то повеял холодный северный ветер, несущий на своих крыльях лишь дожди и позднюю слякотную осень.
Посетителей было мало. Около одной из скамеек собралась кучка «неформальной молодежи»: парни в черных куртках с заклепками и девицы — с выстриженными волосами, а иные — так и просто наполовину лысые.
Одна из девок — кубической наружности, с ярко-зеленой порослью на голове и хриплым голосом — уверяла собравшихся, что кто-то (вероятно, отсутствующий) ее совершенно достал: ни жертвоприношения с обрядом провести толком не может, ни ее, бедную, удовлетворить как полагается. Остальные слушали молча — должно быть, им хотелось сейчас не слушать матерный треп, напиться — вот только денег не было.
— Призраки, говорит, волколаки на Смоленке завелись! — разорялась девица. — У него по укурке такие призраки! В штаны навалил, урод…
Матерная тирада оказалась досказанной только наполовину: взгляд девки упал на Яна. Она внимательно смотрела на паренька, но ничего не сказала — да и остальные привязываться не стали: как будто мимо них прошло то самое, неведомое существо из Нижнего Мира, которое они зачем-то хотели призвать своими заклинаниями. Прошло — и не удостоило даже плевком.
Ян уже не принадлежал этой реальности, которая начинала — все быстрее и быстрее — разваливаться на глазах. Было такое ощущение, что твердая грань между этим миром и Запредельем — а может быть, и чем-то еще, юноше пока неизвестным — вдруг стала зыбкой и текучей, стекло превратилось в смолу, и эта смола неумолимо плавится.
На небе виднелись лишь редкие облачка, вовсю светило солнце — однако многие из встречных прохожих отчего-то поеживались, как будто под порывом холодного воздуха.
Около «Гостиного двора» Ян наткнулся на драку. Вообще-то, потасовки в самом сердце города, на главном проспекте, редкостью не были. С Москвой, где митинг без «боевых действий» — и не митинг-то вовсе, сравнить «стену гласности» не приходилось. Но для города, живущего рассудком, и от этого было как-то не по себе.
А теперь же раз в месяц тут творилось и вовсе невообразимое.
— Граждане, ваше собрание незаконно, расходитесь! — надрывался в мегафон милиционер.
Но граждане о том и не думали. И начался разгон.
— Позор! — неслось из толпы, когда очередного бунтаря тащили в милицейский автобус.
Ян мог бы пройти по другой стороне улице, но он уже нырнул в переход — а на выходе его увлекла за собой толпа.
— Ну, кому еще! — услышал он голос над своей головой. Оказывается, дюжий прапорщик уже уложил «силовым приемом» какого-то «ботанического» вида парня на землю, не забыв пнуть сапогом, и теперь изготовился ухватить Яна.
