Сергей Лукьяненко - Дверь во тьму (сборник)
— Резонируешь, — одобрительно сказал тот.
— По пяти плоскостям, — немедленно отозвался мистер Эванс. Этого я уже не понял. Сленг меня мало интересует. Но Игорь уважительно развел руками:
— Я восхищен. Серьезно, вы отличный знаток. Но зачем ваши знания, а? Кому они нужны, когда достаточно выучить три-четыре языка и общаться с любым человеком в мире?
— Можно неплохо прожить, зная лишь один язык, — подтвердил Эванс.
— Тогда зачем нужны вы? Кому поможет ваше знание арабского или какого-нибудь там диалекта гамбургских мафиози начала двадцать первого века?
— Не знаю. Скорее всего — никому.
Игорь вздохнул:
— Значит, прав… Мы живем — или доживаем? — в мире машин и компьютеров. Они вытесняют людей отовсюду, и с этим ничего не поделаешь, это прогресс. Настоящей работой занято меньше двадцати процентов населения. Остальные либо уходят в роддеры, либо… — Игорь сделал паузу, — имитируют бурную деятельность. В тех областях, конечно, где это возможно: литературе, живописи, истории, археологии, филологии… Можно размалевать синей краской полсотни фанерок, развесить их по стенам специально выстроенной галереи и считаться самобытным художником. Общество позволит, оно богатое. Роддеры для общества опаснее, но, в сущности, и они терпимы…
Мистер Эванс слушал его вполне серьезно. И внимательно.
— Ты молодец, дружок, — тихо сказал он. — Мыслишь вполне здраво. Одна беда — с позиции одиночки.
— Это как? — заинтересовался Игорь. — Ваше обращение «дружок» я принимаю…
— По поводу биовозраста, — без улыбки закончил мистер Эванс. — Ты прав, мы живем в трудное время. Время беззаботности. Мир всегда двигали вперед считанные проценты людей. Из звериных пещер к далеким звездам мир вытащили гении. Те, кто придумал колесо и тормоз для колеса. Пенициллин и многоступенчатые ракеты. Генную инженерию и компьютеры…
Меня словно холодной водой облили. Не надо про генную инженерию! Дискеты компьютера ударили мне в лицо жесткой, коричневой лентой запаха. Пузырек с лекарством на столе — удушливым искрящимся облаком. Не надо!
А Тимин отец, не замечая болезненной гримасы на моей физиономии, продолжал:
— Раньше находилось занятие для всех. Но сейчас не нужны тысячи людей, чтобы построить придуманный гением ракетоплан. И не нужны еще сотни, чтобы прокормить гения и строителей. И десятки тех, кто лечил, развлекал сотни и тысячи, тоже не слишком-то нужны…
— Кибер-юмористов пока не существует, — возразил вдруг Игорь.
— Да, но это мелочи. Так что в посылках ты прав. Выводы получились неверные.
Мистер Эванс больше не смотрел на Игоря. Он вертел в руках авторучку и негромко, словно самому себе, говорил:
— Таланты можно найти у каждого, только пока это у нас не очень-то получается. Но есть и другой выход. Заниматься своим делом, даже если таланта в тебе — миллионная доля, а остальное — просто труд и терпение. Заниматься, зная, что никогда не сотворишь чуда, что на всю жизнь останешься одним из миллиона бесталанных, которые пользы-то принесут как один-два настоящих гения.
— Вы имеете в виду себя? — жестко, не колеблясь, спросил Игорь.
— Да.
Мистер Эванс отложил в сторону несчастную авторучку, выгнувшуюся в его пальцах затейливым вензелем.
— Я занимаюсь программой «Конвергенция». Это создание единого языка, основанного не на смеси самых известных и простых языков, как эсперанто, а на принципе логем.
— Логем?
— Да. Логемы — это логическая единица речи, звукосочетание, которое на любом мировом языке имеет одинаковый смысл.
Игорь рассмеялся:
— Чушь. Этого не может быть.
— Может. Выделено уже шестьдесят три логемы. Они понятны без перевода любому человеку в мире. И каждая из этих логем на счету лингвистов-гениев, лингвистов от природы, от Бога. Возможно, даже наверняка, что в их труде есть доля таких же, как я, есть и мой вклад. Но вычислить его невозможно — настолько он мал.
Мистер Эванс кивнул на книжные шкафы, на бесчисленные дискеты:
— Я изучаю эволюцию имен собственных и местоимений в латышском языке двадцатого века. Чем и как это поможет Шарлю Дежуа или Чери Сайн, я не знаю. Но не исключено, что поможет.
— Шарль Дежуа — это тот, кто расшифровал сигналы Маяка Пилигримов? — задумчиво спросил Игорь. И, не дожидаясь ответа, попросил: — А вы не можете произнести хоть одну логему?
— Могу.
Мы с Игорем замерли. А отец Тимми скорчил какую-то гримасу, словно разминая щеки, набрал воздуха и произнес… что-то короткое, отрывистое, почти не запоминаемое. И абсолютно бессмысленное.
— Конечно, непонятно, — засмеялся Игорь. — Вот так логема! На роддеров не действует.
— Нет, не понял, — с некоторым сожалением ответил и я. И тут до меня дошло, что я отвечаю на словно бы и не произносившийся вопрос. Через мгновение это понял и Игорь.
— Вот так, — улыбнулся мистер Эванс. — Я произнес вопросительную логему — логему понимания. Она показалась вам бессмысленной, но содержащийся в ней вопрос вы уловили.
— Хорошо, — после короткой паузы признал Игорь. — Я беру назад свои слова про бездельника. Но ведь и это не для всех. Многие, очень многие не смогут работать, не видя результатов труда. Им-то что делать? И таких будет все больше и больше…
— А им надо держаться. Жить. Хоть роддером, хоть художником-абстракционистом. До тех пор, пока человек не сможет управлять самой сложной на свете машиной.
— Какой это машиной?
— Самим собой. Пока обруганная и приевшаяся всем наука не даст каждому возможность преобразиться.
— Телепаты-телекины… Люди-молнии, бессмертные, ясновидящие… Так, что ли?
— Так. У человечества переходный возраст. А для него тоже есть свои болезни: роддерство, не любимый тобой авангардизм…
— Это мной-то? — Игорь рассмеялся, тряхнув семицветной гривой.
Они смотрели теперь друг на друга почти мирно. Но меня это не радовало. Во мне клокотала ярость.
— Значит, преобразимся? — спросил я. — Расширение возможностей человека как лекарство от болезней человечества? А вы не слыхали, что есть лекарства опаснее, чем сама болезнь?!
Мистер Эванс удивленно повернулся ко мне:
— Конечно, без случайностей не обходится… Ты имеешь в виду что-то конкретное?
— Я имею в виду вашего сына.
У Игоря глаза полезли на лоб. Он-то ничего про Тимми не знал… У мистера Эванса исказилось лицо.
— Да, Тим — психокинетик. И разрешение на генную операцию давал я. Но ничего плохого ему эта способность не принесла.
— Вы видели взрослых психокинетиков? — тихо спросил я. Он покачал головой.
