Георгий Гуревич - На прозрачной планете
— Понятно, — сказал Яковлев. — Где закрашено, там будет землетрясение.
— Не совсем так, — поправил Грибов. — Не все очаги опасны, попадаются ленивые, неподвижные, там обстановка не меняется веками. А бывает очаг живой, где идет процесс, давление все возрастает. Тут уже к геологии присоединяется сопротивление материалов. Ведь земная кора — это камни. При большом давлении камни не выдерживают, разрушаются: скалываются чаще всего. Мы сейчас же высчитываем, каково разрушающее давление, и смотрим, близко ли оно. Чем ближе, тем ярче красится очаг: сначала желтым цветом, затем зеленым, синим, черным и, наконец, красным. Когда появилось красное, пора давать тревогу. Значит, камни на пределе прочности и вот–вот разрушатся. А когда они разрушатся, равновесие будет потеряно. Массивный кусок земной коры, или по–геологически «плита», съедет вниз. Бывает и наоборот — плиту выдавит наверх. Тут и происходит землетрясение. Самое трудное — это угадать момент. Каждый очаг живет по–своему. Иной раз на карте все сплошь красное, а потом напряжение перераспределилось, и, глядишь, красное чернеет, черное синеет, и все рассосалось, как бы выздоровела земля. Или так еще: садится плита, напряжение в одном углу все нарастает, а срывается другой угол, противоположный. Стандарта никакого нет.
— Я вижу красное и черное, — сказал Яковлев, указывая вниз, на ближайший стол, за которым работал старичок небольшого роста, с седым ежиком и острой бородкой.
— Это как раз мой помощник, руководитель дальневосточной группы. Что получается у вас, товарищ Карпович?
Держа развернутую карту в обеих руках, старик поднялся на антресоли.
— Вот посмотрите, Александр Григорьевич, все идет как вы говорили. Массив садится, жмет на юго–западный угол. По–видимому, здесь и будет самый центр землетрясения, южнее острова Таналашка.
— Съемку надо делать четыре раза в сутки. Заготовьте приказ всем камчатским станциям.
— Приказ я заготовил. Да все не то, Александр Григорьевич, сбоку снимаем. Вот если бы на Таналашке сидел глубинометрист…
— Вы же сами знаете, это остров чужой.
— А не попробовать ли по дипломатическим каналам, Александр Григорьевич? Дело–то серьезное. Напишем: так и так, дескать, общая угроза… Неужели не пустят двух человек, только двух — глубинометриста и радиста?
— Да ведь пробовали мы, товарищ Карпович. Опять начнется волокита с визами, стоит ли допускать, куда допускать, кого допускать. Нет уж, будем надеяться только на плавучие базы. Есть у нас суда «Аян» и «Алдан». Пусть выходят в море, разработайте для них программу. И нажимайте на наши пограничные станции. Кто у нас на острове Котиковом? Кравченко? Ей пошлите особую инструкцию, она человек толковый.
4
Как некогда в дни юности, Елена мечтала: «Пусть мне дадут самое трудное задание. Я покажу себя, я заглажу ошибки. Я буду хорошей, смелой, сильной».
Но ни в пустыне, ни на Камчатке жизнь не требовала от нее никаких подвигов. Надо было выполнять обязанности, там — терпеть жару, здесь иногда мерзнуть, только и всего.
Елена мечтала бороться за дело Виктора, увековечить его память. Но с отъездом Грибова главная борьба переместилась в Москву. Изыскания были закончены, теперь Грибов отстаивал проект. Вся станция, как старушка мать, проводившая сына, жила его жизнью, его письмами, вела работу по его указаниям. Елена только и слышала: «Александр Григорьевич написал, Александр Григорьевич велел, Александру Григорьевичу нужно…» И работа была мелкая, неинтересная — уточнения прежних съемок.
Поэтому Елена с охотой ушла со станции, когда ей предложили перейти на Службу подземной погоды начальником глубинометрического пункта. И опять ей не повезло. Она ушла за месяц до постановления о строительстве, как раз когда работа у вулкана стала живой и интересной. Сама же она попала на побережье, а потом на отдаленный остров, куда летом приезжали охотники на котиков, а зимой жили только пограничники и в десяти километрах от заставы — глубинометристы: Елена, пожилой техник–радист и рабочий с женой и тремя детьми.
Раз в неделю Елена обязана была производить измерения и передавать данные по радио. С этой работой Она справлялась за четыре часа, остальные сто шестьдесят четыре часа в неделю были в ее распоряжении. Целыми днями Елена лежала на кровати непричесанная, смотрела на дощатый потолок и, вздыхая, вспоминала студенческие годы. Ей казалось, что она старуха. Все осталось в прошлом: ученье, юность, замужество; а впереди вой пурги, серые дни и тоскливые вечера зимовки.
Она мечтала только об отпуске, считала месяцы, недели, вычеркивала пройденные дни. Но потом счет оборвался… Считать стало некогда. В начале весны пришло распоряжение всем глубинометристам производить съемку океанского дна по маршрутам. Елена начала неохотно, но съемка оживила ее студенческую мечту о просвечивании океанского дна. Она выполнила работу быстрее всех, по своей инициативе расширила задание. Потом с разрешения начальника погранохраны перенесла аппаратуру на военный катер и все учебные выходы в море использовала для новых съемок. У нее скопился большой материал, она написала коротенькую статью и послала ее в Академию наук. Статью напечатали, на нее обратили внимание, появились письма, вопросы. Елена предложила обширный план исследований, ей разрешили вести их. И тогда она отказалась от отпуска, чтобы не терять лето.
Теперь, когда она занялась делом и меньше тосковала о людях, люди вспомнили о ней. Елена вошла в науку не так, как Грибов. Тот шел от книг, от всемирного опыта, добавляя свои рассуждения к чужим исследованиям. Елена начала как практик. Она работала далеко от научных институтов и оказалась единственным знатоком малоизвестного района. А район был интересный. Здесь проходили гористые острова, отделявшие океан от мелкого моря. Вдоль островов тянулась океанская впадина глубиной до восьми километров, на островах, стояли грозные вулканы. Елена собирала сведения о строении океана, впадин и гор. Эти сведения интересовали всех геологов и всех океанографов. В ученом мире появились доклады и статьи со ссылками на мнение Е. Кравченко. Осенью Елену вызвали в Хабаровск на научную конференцию. Ее сообщение выслушали со вниманием, задавали вопросы, хвалили. Особенно много расспрашивал ее один молодой аспирант. Он даже пошел провожать Елену до гостиницы и дорогой сказал:
— Вы удивительная женщина, Елена Андреевна. Я–то понимаю, что скрывается за вашими таблицами. Каждая цифра — это выход на катере в бурю.
— В бурю нельзя вести съемку с катера, — возразила Елена. — В бурю я работала только на подводной лодке.
— Вот видите, даже на подводной лодке! Нет, вы герой, Елена Андреевна!
