Геннадий Прашкевич - Малый бедекер по НФ
«Вы рассуждаете как отъявленный ревизионист, — укоризненно произнес переводчик. — Лучше спросите молодых революционных писателей, какие идеи Великого Кормчего вдохновляют их?»
Божидар внимательно всмотрелся в молодые, абсолютно одинаковые, никаких чувств не выражающие китайские лица, и спрашивать ни о чем не стал.
В тот же день подозрительного иностранца, как явно не справившегося с порученным ему делом, посадили в старенький «фарман» (похоже, китайские пилоты сами видели такой самолет впервые) и с позором выдворили из страны. Испуганный нелегким перелетом, облеванный и пьяный, из Хабаровска в Софию Божидар поехал поездом, желая лишний раз убедиться в том, что между Китаем и Болгарией все еще лежат немалые территории.
Он легкомысленно решил, что пока едет, вся эта история забудется.
Но просто так ничего не бывает. Примерно через месяц после возвращения в квартиру Божидара позвонил человек в темных очках и в профессиональной шляпе. «Пройдемте!» — сказал он открывшему дверь поэту, и вот тогда Божидар по-настоящему испугался. Ему представилось, что большой друг Великого Кормчего другарь Тодор Живков решил выдать его, как отъявленного ревизиониста, молодым революционным властям Китая.
К счастью, дело обошлось официальной нотой.
«Другарь Божидар Божилов, — говорилось в ноте, — был приглашен правительством Китая для написания честных и объективных очерков о великой китайской культурной революции вообще и о положении дел в стране в частности. К сожалению, другарь Божидар Божилов повел себя в Китае как отъявленный ревизионист. Учитывая это, китайские власти официально объявляют, что:
а) если другарь Божидар Божилов, отъявленный ревизионист, когда-либо пожелает получить гостевую визу в Китай, в гостевой визе другарю Божидару Божилову, отъявленному ревизионисту, отказать;
б) если другарь Божидар Божилов, отъявленный ревизионист, когда-нибудь пожелает получить транзитную визу через Китай, в транзитной визе другарю Божидару Божилову, отъявленному ревизионисту, отказать;
в) если другарь Божидар Божилов, отъявленный ревизионист, когда-нибудь попросит в Китае политическое убежище, в последнем другарю Божидару Божилову, отъявленному ревизионисту, отказать».
Рассказывая это, мой друг Божидар Божилов, отъявленный ревизионист, длинный, седой, веселый, горько пил траянскую ракию и утирал слезящиеся глаза. «Теперь я хорошо понимаю, кто построил Великую китайскую стену, — объяснял он мне. — Ее построили вовсе не китайцы. Им это было ни к чему. Ее построили соседи Китая. Я думаю, соседям Китая было чего опасаться. — И, выпив, снова вытирал слезящиеся глаза: — Если СССР не подновит Великую китайскую стену со своей стороны, вы когда-нибудь пожалеете обо всем этом».
Я ожидал улыбок, дружеского смеха.
Ведь коллеги, члены одного карасса, вместе летим в заграничную командировку.
Но тишина в номере стала гуще. В довершение ко всему прозаик П. подобрал с пола листок, случайно выпавший из моего кармана. На таких листках я обычно записываю случайно пришедшие в голову фразы, какие-то интересные словечки или (как в данном случае) чем-то приглянувшиеся имена, которыми в будущем можно наделять будущих героев.
— Клаудио Карлос… — с неприятным недоумением прочел вслух прозаик П. — Доктор Алемао… Все иностранцы… Какая-то красная юригада… Вы что, их знаете?.. Свен Эриксон… Глен Хюссен… Просто Лейф… Иоахим и Грег Гунны… Вы что, собираетесь встретиться с ними?.. Нестор Лот… Рене Игита… Мубарак Мубарак… Да кто же это такие?
— Просто имена, — неубедительно пояснил я.
— Ну да, просто имена, — мрачно проронил поэт К. — Иван Иванович или Иван Никифорович, конечно, не приходят тебе на ум.
И повторил с отвращением:
— Мубарак Мубарак.
— Обдумываю один сюжет, — попытался я оправдаться. — Действие в новой вещи должно происходить в далеком будущем.
— Ну да, видно, что в далеком, если там никого не осталось с простыми отечественными именами.
Ах, Миша Веллер, Миша Веллер!
Вот как далеко я зашел в своей рецензии.
А помнишь, как в селе Коблево, под Николаевым, теперь это все заграница, на Соцконе-89 ночная гроза вырубила освещение? А заодно пропала в номерах вода. А значит, вырубилась канализация.
В начавшемся ужасном дожде в канавке перед порогом в наш флигель утонула молодая крыса. Кричала верблюдица Дашка, на мохнатом боку которой мы масляной краской нарисовали шашечки и вывели два слова: Коблево—Таллин.
Это мы утешали Мишу Веллера, не знавшего, как ему приобрести билет в Эстонию.
Некая девушка, ходившая по грязи в белых носочках, подружилась с Толей Гланцем, а он познакомил с нею меня и Борю Штерна. Девушка оказалась милая, но из Литвы. Окончание ее фамилии говорило о том, что она девственница. Мы, конечно, пытались исправить положение и всяко заманивали ее в соседний флигель, который называли между собой Домом культуры имени Отдыха, но наша новая приятельница обожала свободу и литературу. Правда, научила нас словосочетанию — туман патинки. Я вас люблю, так это переводилось. И уговорила всех троих написать рассказ под одним названием. Мы, дураки, так и поступили, но, не желая печатать наши рассказы, девственница отделилась со своей Литвой от России, и рассказы несколько позже напечатал Боря Завгородний в странной книжке, не имевшей титульного листа, оглавления и выходных данных.
Черное море величественно клубилось под окнами, но воды, самой обыкновенной воды, не было ни в барах, ни в столовых, ни, о Боже, в одном туалете. В вечерней мгле десятки любителей фантастики боязливо копошились в сырых кустах. Аркадий Натанович Стругацкий, добыв где-то брезентовый плащ, тащил по лестнице ведро воды, сердитый, как жук в муравейнике.
«Технология рассказа» была уже написана.
…Понять новое бывает трудно и в науке, и в искусстве. Как издевались современники над «Тристрамом Шенди» Стерна, как пожимали плечами над «Шумом и яростью» Фолкнера! Новое рождается в борьбе со старым, старое сопротивляется новому, а поскольку талантливое в литературе — это всегда нечто новое, то естественно, если оно поначалу встречает противодействие, отрицание, замалчивание, насмешки. Писатель всегда должен быть готов к непониманию и хуле. Должен исполниться стойкости, веры в себя, терпения. Оценка же окончательно выносится лишь историей. И «Повести Белкина», и «Герой нашего времени», и «Красное и черное», и «Гамлет», весьма низко расцененные при появлении, обрели признание не скоро. Такова судьба всего, что опережает свое время, определяя пути развития культуры. Хотя заслуженная и скорая прижизненная слава тоже нередка.
