Сергей Герасимов - Искусство умирать
Около тысячи детей вышло на четыре ближние улицы.
– Теперь пусть разбегаются, – приказала Кристи.
Приказ прошел по инстанциям, затратив на движение несколько секунд.
Воспитанники бросились врассыпную.
– Слишком уж охотно они подчинились, – сказала Елена.
Она помнила, что в инкубаторе всегда находились дети, которые не желали никуда уходить. Слишком уж охотно.
– А дальше? – спросила маленькая Кристи.
Она видела большинство детей, усердно разбегающихся во всех направлениях.
На детях были серые одежды, что сразу позволяло отличить их от прохожих.
– Теперь, – сказала Елена, – теперь все эти дети всободны. Они имеют право идти куда захотят.
Снова прошло несколько секунд и волна разбегающихся детей замерла. Замерла и повернула обратно. С тем же рвением, с каким они только что бежали от инкубатора, дети бежали к нему. У входа возникла давка. Капждый хотел поскорее вернуться.
– Они не будут убегать, – сказала маленькая Кристи.
– Тьфу ты! – сказала Елена. – Я и не думала, что времена так изменились.
Мне расхотелось освобождать этих уродов.
Примерно в это время генерал Швассман очнулся. Еще ни разу в жизни он не спал и не терял сознания. Он был удивлен, заметив, что потеря сознания похожа на маленькую смерть. За два часа перед этим ему вкололи сильное снотворное; сейчас его глаза слипались и рассудок работал совсем не так, как обычно.
Швассман некстати вспомнил последнее пойманное летающее блюдце и двоих пришельцев, которые умерли, взявшись за руки. До сих пор он ре разгадал этой загадки. – Я знаю!
– Я знаю, – прошептал Швассман, – я знаю почему они умерли, взявшись за руки. Просто они были ядовиты друг для друга. Очень оригинальный способ самоуничтожения и очень удобный. Нужно будет использовать идею в военной промышленности.
И он снова потерял сознание.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
ПЛЕМЯ
69
Анжел оставался в саду до полуночи. Он сидел в траве и размышлял о том, кем, когда и зачем был разбит этот сад. О том, зачем вообще на свете существуют сады. О том, можно ли есть настоящие фрукты или это запрещено. Он смутно помнил историю об Адаме и помнил, что Адама наказали за сьеденный настоящий фрукт. Но фрукты на деревьях поспевали и Анжел пожевал некоторые, для пробы.
Довольно вкусно. Адам был не дурак.
Несколько раз трава начинала шелестеть и Анжел радостно приподнимался, предвкушая охоту. Невидимки не приближались. Хотелось спать и хотелось разозлиться по-настоящему. А больше ничего не хотелось. Он аккуратно выругался и пошел в дом.
Дома он открутил голову ни в чем неповинному Ваньке и заставил его петь с открученной головой. Ванька был сделан непохо, поэтому спел:
Я встречал пирата Дрейка, был он твердым, как скамейка.
После этого Ванька замолчал и на приказ не реагировал. Анжел со зла разорвал его на части, потом пожалел и успокоился.
Он не оставил своей затеи и на следующее утро.
– Как ты думаешь, они что-нибудь едят? – спросил он Мориса.
Морис был последним (не считая Анжела), последним оставшимся профессионалом из группы Коре. Штрауб уже не считался – Икемура сказал, что Штрауб вполне сошел с ума. Наверное, так оно и было. Морису просто повезло, что его чуть примяло при скачке; он до сих пор ни в чем не участвовал и не получил ни одной царапины. А сейчас уже и участвовать было не в чем, все окончательно проигранно.
– Ты о невидимках?
– Ну да. Я хочу их чем-нибудь приманить.
Надо же чем-то заняться, в конце концов. Надоело даже Ваньку валять.
– Я думаю, что они ничего не едят, – сказал Морис. – Евгения ведь передавала, что у них нет системы пищеварения.
– Но что-то же им нравится?
– Им нравится душить людей, особенно женщин. Попроси Кристи полежать в саду. Вдруг она согласится.
– Не надо так шутить, – сказал Анжел серьезно.
Он просидел все утро с баллончиком краски, и снова зря. После этого его осенила идея. Он провозился несколько часов внутри Зонтика, подбирая нужную автоматику, и принес в сад целую сумку баллончиков с красками разных цветов.
– Пропрошу никого не входить в сад, – сказал он. – Я начинаю зверскую охоту. Я развешу на деревьях автоматические баллончики. Если кто-нибудь войдет, пусть отмывается от краски как хочет.
– Если ты поймаешь хотя бы одного сегодня, я обещаю его сьесть в жаренном виде, – сказал Морис.
Из окна второго этажа донесся крик. Это кричал Штрауб. Почему он так много кричит?
– Ты думаешь, это с ним навсегда? – спросил Морис.
– А ничего не думаю.
До обеда ничего не происходило. День стоял жаркий, плотный и прозрачный как стекло. До моря было далеко, но хотелось купаться. Если все будет хорошо, – подумал Икемура, – то нужно будет ездить на пляж. Мы все-таки на курорте. А можно и в горы сьездить, тоже не помешает.
Штрауб лежал пристегнутым к кровати.
– Нравится мне эта планетка, – сказал Икемура. – Такая жизнь как раз для меня.
– Я тебя уууубью, – ответил Штрауб.
Он уже начинал отходить после вторично вколотой дозы и его речь становилась понятнее. Но только когда он говорил тихо. Икемуру это вполне устраивало.
– А не поехать ли мне к морю? – спросил он, глядя в стену. Стена была в параллельных полосах – сложена из настоящих камней.
– Я не-не-не попонимаю, попочему тебе, теббе…
– Почему мне все сходит с рук? Ты это хотел спросить? Просто мне везет. У меня врожденная программа везения. Был когда-то такой генетический эксперимент, но провалился. Я, можно сказать, единственный человек, гений в своем роде. А тебе позволено меня созерцать, свинья. Радуйся, что жив пока.
Он снова набрал шприц и вколол Штраубу в руку. Мышцы пристегнутой руки напряглись как жилы стального каната.
– Ничего, ничего, успокоишься. Хочешь, я расскажу, что с тобой будет дальше? Хочешь, я вижу. Я тебя вылечу. Уже сейчас все считают тебя идиотом, но ты ведь пока не полный идиот. Нельзя обманывать своих друзей. Согласись, это нездоровая ситуация. Поэтому ты станешь настоящим идиотом, стопроцентным.
Еще десяток уколов и все.
Он потрепал Штрауба по щеке. Штрауб попытался укусить руку.
– Ну вот, ты уже и кусаешься. Это хороший симптом. Скоро начнешь пускать слюни и мочиться под себя. А вечером все прийдут и посмотрят на тебя. Ну, скажи что-нибудь. Скажи: «Я тебя уууубью.»
– Я тебя уууубью!
– А, ты все о том же. Я это уже слышал. Забываться начинаешь, мой птенчик, память уже сдает. Но я могу убить тебя быстрее, если ты попросишь. Но просить придется очень хорошо. Смотри, как не стыдно – ты такой большой и сильный мужчина, и так опустился! Фу, неприятно на тебя смотреть. А правда, что тебя вырвало в первый же день – когда вы увидели первого с отрезанным языком?
