Наталья Никитина - Полтора килограмма
Примерно час я слонялся по центральным улицам. И тут сквозь ряд стоящих справа от меня зданий
94
прорвался пронзительный блеск чего-то большого и золотого. Я обошел дом, и взору предстал во всем
своем великолепии огромный белый храм с сияющими на солнце куполами! До него было чуть больше
километра. Я без промедления направился к нему, на ходу вынимая айфон из кармана куртки, чтобы
запечатлеть эту рукотворную красоту.
Я определил его архитектурный стиль как русско-византийский. Занятия на факультативе по
архитектуре в университете не прошли даром. Этот стиль был любим в России, особенно во времена
правления династии Романовых. Первым утвердил проект подобной церкви Николай I.
Минут через пятнадцать я уже стоял рядом и фотографировал сияющий фасад. В центре над храмом
возвышался большой купол, чуть ниже, с каждой из сторон, еще четыре купола меньшего размера. Бежевая
штукатурка мягко светилась под теплыми солнечными лучами. Коричневый гранит цоколя и лестничных
перил благородно обрамлял периметр собора. Большое количество скульптурного декора каждого из
фасадов, полуциркулярные арочные проемы дверей и окон, массивные колонны и пилястры. Надпись над
входом – «Храм на крови».
Я обошел вокруг. У лестницы стоял пожилой мужчина, одетый в серый джемпер и джинсы. У него не
было правой ноги. Брючина подогнута до основания, словно ее и нет вовсе. Камни были еще по-весеннему
холодные, и он устало опирался на два стареньких костыля. Он не был похож на алкоголика, напротив,
чистая одежда и потухшие глаза выдавали в нем человека, павшего духом, которому важно прожить хотя бы
сегодняшний день. Я протянул ему купюру. В ответ послышались слова молитвы.
Женщины, подходя, вынимали из сумок платки и поспешно повязывали их на голову. Мужчины
заходили чинно, без суеты, слегка нахмурившись. Каждый осенял себя крестом. К храму с четырех сторон
вели лестницы, щедро обрамленные фонарями, выполненными в старинном стиле, подобно тем, которые
фонарщики, приставив деревянную лестницу, зажигали от горящего фитиля по вечерам. Как должно быть
красиво здесь в темное время суток!
Поднявшись вверх по лестнице, я задрал голову вверх, чтобы насладиться величием сооружения.
Слева от входа стоял памятник в виде медного креста и стоящими с двух сторон от него людей. С одной
стороны от креста – император, прямой, как струна, с гордо поднятой головой и расправленными плечами.
На руках он держит мальчика лет двенадцати, обнимающего его за шею. Голова царевича покоится на груди
отца, он спит. По правую руку от мужа – императрица. Лицо ее встревожено, она понимает, что детей
сейчас убьют, и лишь одно желание осталось: чтобы младшенький умер во сне, чтобы громкие голоса не
разбудили сынишку. Слева от отца – одна из дочерей. Она уже взрослая, всё понимает и смотрит на солдат,
упрямо сдвинув брови, прижимая ладонь к нательному крестику на груди. С другой стороны креста лицом к
храму стоят три девушки разного возраста. Две из них, сложив три пальца вместе, крестятся. В их глазах
смирение. Губы шепчут молитву. Третья держит за руку ту, что постарше. Вся семья запечатлена в момент
спуска по винтовой лестнице в подвал. Через несколько минут их расстреляют. Мальчика и младшую из
сестер будут хладнокровно добивать штыками. Вероятно, руки палачей дрогнули при наведении стволов
винтовок на самых слабых из своих жертв.
Ноги словно вросли в каменные плиты. Я рассматривал памятник и зябко ежился от мороза по коже.
Великая нация обрела кровавое пятно на своей истории благодаря горстке тиранов, принявших решение о
расстреле детей! И памятники этим убийцам заполонили всю страну! Их именами и по сей день называют
улицы.
Храм перестал сиять. Его красота вдруг потускнела. Желание входить внутрь улетучилось бесследно.
В растерзанных чувствах, не замечая дороги, я добрел до какого-то кафе. Часы показывали
четырнадцать двадцать. Самое время для обеда. Я заказал пельмени в горшочке. Майкл рассказывал, что
это самое любимое блюдо всех русских. Также официант порекомендовал попробовать холодец и салат со
странным названием «Сельдь под шубой». И, конечно же, двести грамм холодной русской водки!
Всё оказалось действительно вкусным! Организм узнал родные продукты и сладостно разомлел.
Слегка захмелев, я удовлетворенно откинулся на спинку мягкого кресла и закурил. За окном воробьи нашли
надкусанную булочку и теперь дрались за нее.
Вскоре позвонил Андрей. Я ввел названные братом координаты в навигационную программу айфона
и двинулся вправо, как рекомендовала стрелка на карте.
Вскоре за спиной раздался рев моторов, и мимо промчались три мотоцикла, вселившие уверенность,
что я двигаюсь в правильном направлении. Они скрылись за поворотом. Через десять минут этот же поворот
миновал и я.
Моему взгляду открылась площадь. Метрах в пятидесяти стояли мотоциклы. Рядом расположились
мужчины разных возрастов. Их было человек десять или двенадцать. Одни были в яркой мотоциклетной
экипировке, другие – в простых кожаных куртках и джинсах. Когда до байкеров оставалось около десяти
метров, я в нерешительности остановился. Следовало ли ждать брата или сразу подойти? Тут раздался
возглас, лишивший меня выбора:
– Малец!
95
Не сразу сообразил, что обращаются ко мне. Но устремленные на меня взгляды не оставили даже
доли сомнения. Три фигуры отделились от остальных и пошли в мою сторону, восторженно матерясь. За
ними, поспешно ставя мотоциклы на подножки, последовали еще четверо. Остальные сидели на своих
железных конях, с интересом наблюдая развернувшуюся сцену встречи друзей. Я предположил, что это
были новички, возможно даже незнакомые с Мальцевым.
Я двигался навстречу. Улыбка получилась то ли виноватая, то ли затравленная. Со всех сторон меня
хлопали по плечу, обнимали, жали руку. Безусловно, они были рады видеть меня, вернее, того парня, что
был когда-то в их рядах. В любом случае это не могло оставить равнодушным даже такого чужака среди них,
как я.
Приветствия закончились. Начались расспросы:
– Братуха! С возвращением!
– Живучий, черт!
– Ты как улетел-то? На встречке, что ли?
– Я ничего не помню.
– «Ямаха» твоя где?
– Не знаю. Не искал.
– Брат говорил: ты память потерял?
– Да.
– Вообще ничего не помнишь?
– Ничего.
– И из нас никого не помнишь? – всё же уточнил кто-то.
– Никого, даже мать.
На несколько секунд вопросы прекратились.
