Очень странные миры - Филенко Евгений Иванович

– Привет, – сказала юная дева, белобрысая, коротко и довольно неряшливо стриженная, в джинсовых шортах с обгрызенными краями, белой майке с Микки-Маусом и розовых тапочках. – Меня зовут Надежда. Как ты себя чувствуешь?

– Полным идиотом, – проворчал Кратов, озираясь. – Можете объяснить, куда меня занесло?

Девица захихикала. Голос у нее был тонкий, несколько гнусавый, и смех потому получился как-то уж чересчур иронический.

– Ты находишься в месте под названием Агьяхаттагль-Адарвакха, – сообщила она. – В переводе с одного из мертвых языков Галактики это означает Призрачный Мир. Мир, которого не существует в реальности. На самом деле все не так плохо, он все же материален. До определенной степени. И, как мне кажется, тебе должен быть знаком этот астроним.

– Я слышал о нем. Но очень мало задумывался о его смысле.

– А что ты слышал? – спросила Надежда с интересом.

– Что есть где-то у черта на куличках планета, которую тектоны полагают своей штаб-квартирой. Хотя при этом, в силу специфики своей деятельности, предпочитают держаться от нее подальше. Мобильность и вездесущность – вот залог успеха всякого уважающего себя тектона.

Надежда снова захихикала.

– Как много забавных предрассудков! – сказала она. – Давно пора заняться их развеянием. Но руки никак не доходят. Постоянно что-нибудь отвлекает.

– Для начала развейте предрассудок, связанный с Призрачным Миром, – терпеливо предложил Кратов.

– Для начала обращайся ко мне как к равной, – потребовала Надежда. – Это многое упростит. В конце концов, я здесь в единственном числе, не стоит умножать число моих сущностей сверх необходимого… даже из вежливости.

– Хорошо, попытаюсь, – сказал Кратов. – Не обещаю немедленного успеха. Я все еще не знаю, с кем имею дело.

– Со мной и только со мной, – сказала Надежда.

– Но кто вы такая? Или, если уж мы находимся в Призрачном Мире… что вы такое?

– Я квант Призрачного Мира, – сказала она. – Если хочешь, я твой гид. Проводник по уровням абстракций. Кто-то же должен вести тебя за руку сквозь миражи и реальности, чтобы ты не заплутал!

– Так что же это такое – Агьяхаттагль-Адарвакха?

Надежда, смеясь, поаплодировала. Она вообще легко и много смеялась. Что, однако же, совсем не делало ее тем, за кого она так старательно себя выдавала – за глупенькую и безопасную девчонку-подростка с круглой румяной мордахой.

– Наверное, когда-то ты упражнялся, чтобы произносить это имя, – сказала Надежда. – И другие длинные имена. Это твой профессиональный навык – запоминать и воспроизводить звукосочетания, чуждые собственной фонетической модели. Но лингвистическая лабильность вовсе не означает ментальную. Галактика все еще способна тебя удивлять и ставить в тупик.

– Я не заблуждаюсь на свой счет, – пожал плечами Кратов. – Я не гений, склонный ко вселенским обобщениям. Мое мышление предметно и практично. За время этого путешествия на многие вроде бы очевидные истины мне пришлось взглянуть новыми глазами. Это ничего не меняет. У меня есть цель, и я ее достигну. Как бы вам ни хотелось мне помешать.

– Мы не мешаем тебе, – сказала Надежда серьезно. – Мы просто хотим понимания.

– Мы! – фыркнул Кратов. – Так сколько же в тебе сущностей на самом деле?

– С тобой говорит одна сущность. Но слышат многие.

– Тектоны?

– И они тоже. Не стану утверждать, что все. Ограничусь утверждением: все, кому небезразлично.

– А есть такие, которым безразлично? – усмехнулся Кратов.

– Тектоны бывают разные. Есть те, для кого эта тема неинтересна. Есть те, кто уже выстроил свое суждение и не желает его менять, пока не поступят новые факты либо не изменятся обстоятельства. И есть все остальные. Те, кто открыт для дискуссий, сомневается или колеблется. Они слушают тебя.

– Похоже, я покуда не сказал ничего умного.

– Может быть, еще успеешь.

Они шли по гладкой, как яичная скорлупа, и такой же белой равнине, две темные движущиеся точки посреди необозримого и неохватного воображением пространства. В дальней дали, где предполагалась линия горизонта, белизна становилась отчетливо серой и слегка забирала кверху словно бы специально для того, чтобы отделить себя от такого же точно белого, несколько ноздреватого, низкого неба, больше напоминавшего своды бескрайней и совершенно пустой комнаты. Было в этом зрелище что-то от больничной палаты для повредившихся умом. И это неприятное сходство если не раздражало, то наполняло душу выматывающей, тянущей, как боль в порезанном пальце, тревогой.

– Агьяхаттагль-Адарвакха – это древний конструкт нашей вселенной, пожалуй, даже самый древний в пределах Млечного Пути, – между тем беспечно щебетала Надежда. – Здесь мнения расходятся, кое-кто готов отдать приоритет старшинства Белой Цитадели или Плазменным Криптосферам, и в пользу каждого конструкта приводятся серьезные аргументы, хотя то, что все конструкты появились задолго до Галактического Братства, никем не оспаривается… Но если та же Цитадель оставалась в сакральной неприкосновенности от начала времен, то Призрачный Мир постоянно изменяется и перестраивается. Изменение и преобразование – это его неотъемлемые свойства, без динамики он либо закоснеет и обратится в заурядные руины, либо рассеется скоплением космической пыли… никто не знает этого наверняка, но никто и не желает такого исхода.

– Это планета? – спросил Кратов. – Местность? Сооружение? Я не понимаю.

– Конструкт, – терпеливо повторила Надежда. – Сочетание иллюзорного и материального. Все же постарайся понять. Не скажу, чтобы это было так необходимо, но что станет легче, обещаю. – Она очертила пальчиком в воздухе большой круг, и тот мгновенно обратился в полупрозрачную сферу. – Мы находимся внутри облака абстракций, одного из многих. Они вложены одно в другое… – Надежда продолжала рисовать. – Пересекаются… Существуют, нигде и никогда не соприкасаясь… Эта многомерность условна, потому что будь она реализована на практике, ты не мог бы ни видеть меня, ни говорить со мной, и сам ты выглядел бы иначе, нежели есть на самом деле. Придется поверить мне на слово, мы же не станем сейчас с этим экспериментировать.

– Может быть, в другой раз, – согласился Кратов.

– Все облака помещены в единый конструкт. То, что он носит сложное имя и странно переводится на понятный тебе язык, ничего не значит. Никакого тайного смысла, всего лишь этикетка. Должны же мы как-то обозначить описываемую часть физического мира…

– …которая квантуется маленькими девочками, – сказал Кратов.

– Это не мое решение, – сказала Надежда виновато. – Это даже не выбор тектонов. Так решил Призрачный Мир.

– У него есть свобода воли?

– У него даже есть чувство прекрасного.

Кратов, усмехаясь, сказал:

– Волнам? – осторожно переспросила Надежда. – Каким волнам? Здесь нет открытых водных пространств.

– Насчет чувства прекрасного, – промолвил Кратов. – Он сам тебе об этом сказал?

– Кто? – совершенно потерялась Надежда.

– Ну этот… Призрачный Мир.

Какое-то время девица напряженно хмурилась, затем выпуклый лоб под пушистой челкой разгладился, и она залилась обычным своим саркастическим смехом.

– Ты так и ничего не понял! – объявила Надежда жизнерадостно. – Я и есть Призрачный Мир!

4

– Мы что, вторглись в чужое облако абстракций? – спросил Кратов недоверчиво.

Стоило ему отвлечься на мгновение, заглядевшись на гигантское сооружение, словно бы образованное из бесчисленных потеков застывшей лавы и вершиной своей пропадавшее в облаках, как декорации сменились. Само сооружение осталось, но прочие пустоты и лакуны вдруг заполнились аккуратными одноэтажными домиками. Он не понимал, как это случилось, а самое главное – когда. И почему он не успел заметить этой перемены. И почему сознание не бунтует против такого циничного обмана, словно бы соглашаясь, что все правильно, так и должно быть.