Ярослав Смирнов - Цитатник бегемота
— Ф-фу… — произнес Ланселот и вложил меч в ножны. — Вот это я понимаю, любезные сэры!..
— Да уж, микроклимат там был на редкость противен, — Огласился с ним Иван. — Прямо скажем, очень даже отвратительное место…
— С вами все в порядке? — с беспокойством спросил Фома.
— Все нормально, — ответил Иван, а Ланселот лишь молча кивнул.
— Это хорошо, — с облегчением произнес Фома. — А то я уже было подумал, что с вами что-то не так…
— То есть? — спросил Иван.
— То есть вы очень странно вели себя, любезные сэры, — пояснил Фома. — Как будто ослепли и оглохли в одночасье
— А примерно так и было, — сказал Иван. — Правд ведь, сэр Ланселот?
Тот утвердительно кивнул и даже выразительно повращал глазами: мол, было, еще как было… истинная сермяжная правда.
Фома смотрел на них с удивлением.
— Боюсь, что не совсем вас понял, доблестные сэры, признался он. — Не сочтите за труд, объясните глупому недостойному поэту.
Иван посмотрел на Ланселота. Тот отвернулся, всем своим видом показав, что не готов к пространному рассказу, и вообще неизвестно, когда он сможет нормально объясняться.
Похоже, утомился наш Вернидуб Озерный, подумал Иван с малой долей злорадства и сказал, обращаясь к Фоме:
— Видишь ли, добрый сэр Стихоплет, мне кажется, что этот, как ты его называешь, Лабиринт оказался заколдованным. Вот Ланселот не даст соврать — мы с ним, честно говоря, не видели ни входа, ни выхода из этих колючек… да и внутри передвигались с большим трудом.
— Почему? — спросил Фома. Он слушал Ивана с немалым интересом.
— А потому что лично я Мерлина не видал там из-за этого подлого тумана…
Фома посмотрел на Ланселота.
— А ты, любезный сэр?
Тот еще раз кивнул, по-прежнему не желая вербально изъясняться.
— И вообще, — продолжал Иван, — я так думаю, сэр Фома, что если бы не ты, то из этого гадкого болота мы бы вовсе не выбрались… Верно я говорю, храбрейший сэр Ланселот?
Тот опять кивнул. Однако его моральные и физические силы успели. уже слегка восстановиться, и посему он громко заявил, предварительно откашлявшись:
— Это все чистая правда, сэр Фома… Без тебя бы нам точно каюк!..
— Такие дела, — подытожил Иван. Фома усмехнулся и сказал:
— А ты говоришь, сэр Иан, что не похож я на проводника…
— Я такое говорил? — в замешательстве переспросил Иван.
— Ага, — подтвердил Ланселот несколько злорадно. Иван хотел что-то возразить, но Фома жестом остановил его:
— Это все не важно… Для того, чтобы нас остановить, применяется все более изощренное колдовство: давненько такого не бывало в наших краях… Но, любезные сэры, осмелюсь утверждать, что будет еще хуже.
— Ясно, — буркнул Иван. — Поехали тогда дальше… Да, — спохватился он, — а погони за нами там не видать?
— Пока нет, — сказал Фома. — Лабиринт на какое-то время задержит любого…
— Это хорошо, — сказал Иван. — Тогда — в путь! И они снова понеслись вскачь на своих не знающих устали конях.
Они мчались по изумрудно-зеленому полю очень долго, и, сколько Иван ни оглядывался, он не мог различить никаких признаков близкой погони. Это и радовало, и тревожило одновременно.
— Далеко ли еще до замка, сэр Фома? — крикнул Иван.
— Нет, — прокричал Фома в ответ, — совсем близко… Вот, наверное, уже за той рощей!..
— За какой такой рощей?.. — удивился Иван и посмотрел вперед. Тотчас словно скачком к нему приблизилась стена леса. Но Иван не удивился: он уже привык к подобным фокусам.
— Стой!.. — закричал вдруг Фома, и они остановились.
— В чем дело? — спросил Иван. Фома не ответил, напряженно вглядываясь в даль. Иван тоже поглядел — подумаешь, рощица как рощица. На редкость невинного вида.
— Похоже, лесок-то этот непростой, — медленно произнес Фома, прислушиваясь к чему-то. — Вы ничего не слышите, любезные сэры?
Иван навострил уши.
Сначала он ничего не слышал, кроме шумного дыхания лошадей. Потом до него донесся легкий шорох листвы, какой-то мягкий шелест… что-то еще, очень приятное на слух, хоть Иван и не разобрал, что именно это было.
— Я ни Морганы не слышу! — объявил Ланселот со свойственной ему прямотой и апломбом. — Тихо, как в могиле… Извините, добрые сэры, за красивый, как его… эпитет, да!
— Помолчи, доблестный сэр, — оборвал его Иван.
— А что? — удивился Ланселот. — Все равно…
— Тихо, говорю!..
Иван снова прислушался. Теперь он лучше различал что-то легкое, неуверенное, едва уловимое, как дуновение слабого ветерка, остатка, частички буйного вихря, утерянного по дороге от прошлого к небытию… или нет — предвестника великой бури, сметающей с лица земли будущее и воспоминания… Ax! — это была мелодия, а может, просто эхо мелодии: нежный звук грома, стихшего вдали…
— Я слышу это, — с удивлением сказал Иван. — Слышу…нет, это была песня: влекущая, сладостная песнь, обволакивающая нежной до безумия страстью, ослепляющая и баюкающая одновременно, мать и любовница, невеста и дочь… Ключ, находившийся в начале нотной строки, осторожно отворил дверцу, ведущую в сад неземных наслаждений; звук повел за собою, потом подхватил и понес — дальше, все дальше отсюда, прочь ото лжи, тщеты и непостоянства, туда, где нет никаких забот, где позабыли, что такое страдание, где есть только красота, вечность, покой и счастье… туда, где наши уже давно победили и где у всех все хорошо.
Иван счастливо рассмеялся и спрыгнул с коня. Как только он мог поверить океанскому монстру! Покой, предлагаемый им, — полная чепуха по сравнению с настоящим покоем… Довольно слушал он других, осталась только эта мелодия, которая звала его за собой, и он не хотел никого заставлять ждать и не хотел более ничего ждать сам: скорее, Скорее туда, где он отдохнет…
И тут Иван почувствовал, как что-то грубо вторглось извне, потушило свет радости, заставило вскрикнуть от боли, вызвало страшную тоску и душевную смуту, и деревья, эти нежные, добрые друзья-растения, каждое из которых было прекрасной девушкой, желанной так, как никакая другая желанна не будет, как только может быть желанно само существование в стране благости, сжались от удара, издали прощальный мелодичный стон и умолкли, такие близкие и печальные…
Иван зарычал, потряс головой и зажмурился. Перед глазами проплывали разноцветные пятна, постепенно угасая и оставляя за собой видимое и осязаемое разочарование и раздражение. Колени у Ивана дрожали и подгибались.
Он покачнулся и открыл глаза. Какой-то новый звук молотом дубасил по его голове, ввинчивался прямо в мозг сверкающим стальным сверлом. Было невыносимо больно от этого звука: больно было жить, больно было дышать, больно было стоять. Иван ощутил прилив дикой ярости, сжал кулаки и стал искать того, кто отплатил бы ему за эту боль.
