Колин Уилсон - Пустыня. Крепость.
– Вы рабов еще не видели?
– Да, в общем-то, проезжали мимо поутру.
– Обратили внимание, какие это образины?
– Да.
– Это потому, что у них были «не те» родители. Видите, какая я здоровая, крепкая? – Она вытянула красивую руку и согнула ее в локте, показывая мускулы.
– Да.
– Потому что у меня родители были те, что надо.
Она улыбнулась открыто и по-доброму, будто этим объясняла все. Какое-то время братья сидели молча, обдумывая ее слова. Затем Найл спросил:
– А кто были твои родители?
В глазах у Одины мелькнуло недоумение:
– Откуда же мне знать?
Все трое удивленно посмотрели на нее.
– Ты не знаешь?
– Конечно, нет.
– А я вот знаю, кто мои родители. Одина кивнула:
– Да, но вы-то дикари, никто не следит за тем, как вы размножаетесь. Почему, думаете, все служительницы такие рослые и красивые? Потому что их родителей тщательно отбирали. А мужчины почему такие все статные, сильные? Потому что их растят не как попало, а пристально за этим следят.
– А скажи, все ли детишки появляются здесь на свет сильными и здоровыми? – спросила Сайрис.
– Разумеется, нет. От больных и слабых мы сразу же избавляемся.
– Но ведь это жестоко, – прошептала Сайрис.
– Вовсе нет. Жестоко сохранять им жизнь: они могут дать неполноценное потомство. Не допуская этого, мы очищаем наш род от убогих и больных.
– А рабы? Они как поступают? – спросил Вайг.
– Рабы – неполноценные. Их держат, потому что надо же кому-то делать черную работу. Ну и, конечно, паукам… – Она осеклась. – Хозяевам они нужны на пирах.
– Как прислуга? – неуверенно спросил Найл.
– Нет, нет. – В голосе Одины послышалось даже раздражение от такой непонятливости. – Как самое лакомое блюдо. Им нравится человеческая плоть. Мы, разумеется, держим коров, лошадей, овец. Но человечина, говорят, для хозяев вкуснее всего.
От таких слов пленники тревожно притихли. После долгой паузы Вайг спросил:
– А насчет своей участи… Никогда не опасаетесь?
Одина покачала головой:
– Конечно, нет, что ты! Своих слуг они никогда не трогают, кроме тех, конечно, которые выходят на улицу ночью. Или как-то иначе нарушают закон. Например, пытаются пробраться в женский квартал. – Она выразительно посмотрела на братьев.
Все это время – минут десять – повозка ехала по тому же широкому проспекту, направляясь к реке. Возницы теперь усиленно тормозили (дорога шла под уклон), не давая повозке разогнаться. Река находилась как раз перед ними – широкая лента, переливчато посверкивающая под солнцем. Гигантский мост, соединявший некогда оба берега, провалился, ржавые железные фермы изогнуты, покорежены. Колесничим велели остановиться. Одина указала на невысокое белое здание на той стороне:
– Вон она, детская.
– Но как туда перебраться? – спросила Сайрис, заметно волнуясь.
Ничего не отвечая, Одина ткнула пальцем в сторону лодки, лежащей на самой кромке берега, возле ступеней каменной лестницы, а затем хлопнула по спинам двоих колесничих:
– Можете нас перевезти. Остальные пусть подождут здесь.
Через несколько минут они уже были на середине реки.
Лодка гладко скользила по воде, продвигаясь все дальше с каждым взмахом весел.
– А как сломался мост? – поинтересовался Найл.
– Жучиные слуги взорвали.
– Чтоб матери не бегали навещать детей? – воскликнула Сайрис.
– Почему же? Можно встречаться два раза в год. Находиться вместе хоть целые сутки. Но многие предпочитают не обременять себя такими заботами. Я своих детей не видела с рождения.
– У тебя есть дети?
– Я их вынашивала и рожала, – пояснила Одина. – Но называть их своими я бы не стала.
– И тебе не хотелось с ними увидеться?
Женщина пожала плечами:
– Вначале скучала, с недельку, а потом все как-то забывалось. Я знала, что за ними хорошо ухаживают.
– А кто твой… Кто их отец?
– Одного звали Врукис, другого Мардак, а еще одного Крифон.
– И… – Сайрис сделала робкую паузу. – Ты с ними по-прежнему видишься?
Одина вздохнула. Вопросы Сайрис, очевидно, казались ей наивными.
– Я несколько раз видела их на улице. Но было бы невежливо показывать, что мы знакомы друг с другом. Понимаешь, они всего-навсего слуги. Их дело – производить детей. Они бы смутились, заговори я с ними.
– А у тебя нет к ним… Чувства?
– Это еще зачем? Неужели я должна испытывать чувство к этим вот, – она показала пальцем на колесничих, – за то, что они перевозят нас через реку?
Найл исподтишка посмотрел на мужчин, не смущает ли их такое замечание. Но те смотрели только вперед. Похоже, слова Одины нисколько не затронули их.
Лодка, ткнувшись о берег, замерла возле уходящей вверх каменной лестницы. Один из мужчин, выпрыгнув и привязав ее к камню, помог Одине выйти.
Наверху их встретила высокая женщина в синих одеждах. Как и большинство служительниц, она походила на Одину, как сестра. Женщина держала в руках огромную секиру с длинным шипом на конце лезвия. Поприветствовав Одину, служительница посмотрела на живот Сайрис:
– На каком месяце?
– Она не беременна, – ответила за нее Одина. – Ей разрешено навестить детей, их доставили сюда несколько дней назад.
– Надеюсь, ты сумеешь ее сдержать, – сказала женщина, церемонно вытягивая руку с секирой, когда они проходили мимо.
– О чем это она? – спросила Сайрис шепотом. Одина пожала плечами:
– Некоторые матери не хотят разлучаться со своими детьми. Как раз на прошлой неделе ей пришлось одну такую прикончить.
– Прикончить?!
– Да, смахнуть ей голову.
– Она что, не могла ее просто оглушить? – спросил Найл.
Одина решительно покачала головой:
– Зачем? У той мамаши был неизлечимый душевный разлад. Она могла заразить других.
– Душевный разлад?
– Мы называем так между собой людей, которые не могут или не хотят себя сдерживать. И разумеется, эта женщина могла произвести на свет ущербных детей. Таких надо уничтожать. – Она указала на деревянную скамью у края газона. – Вы двое будете дожидаться здесь. Мужчинам заходить в детский городок запрещено. Ни в коем случае никуда не отлучайтесь до нашего возвращения. Страже приказано убивать любого мужчину, который слоняется здесь без разрешения.
Братья опустились на нагретую солнцем скамью и проводили взглядом женщин, скрывшихся за углом.
Найл вдруг услышал необычный звук, похожий на шипение, и пузыристое журчание бегущей воды и, изогнувшись так, чтобы не мешало дерево, разглядеть фонтан, взметающий в воздух упругую пушистую струю. Зрелище просто зачаровывало, так и подмывало тайком встать и посмотреть.
Но на той стороне газона расхаживала одна из этих, в синем платье, и поглядывала на братьев с такой неприязнью, что у них мурашки бегали по коже. Оба невольно представили: сейчас подойдет и ка-ак даст секирой! – сразу голова с плеч и улетит.
