Людмила Синицына - Пузыри Земли
"Разговорчики", - как назывались такие встречи, и вечера в этом доме отличались от всего, что я "слышал" до сих пор: в них была ирония и живость, изысканность и понимание...
Здесь ждали меня, и ждали специально, почему, я пока еще не знал: из любопытства или по какой другой причине. Нас встретил Скульптор. Пришли еще Друг, Знакомый и их Приятельница. Я уже не мог просто с сожалением и даже некоторым снисходительным сочувствием наблюдать и делать вид, что такой же, как и все, чтобы не смущать окружающих... Здесь наблюдали за мной. И несмотря на то, что я впервые замечал в глазах собеседников зависть к тому, что могу молчать и не бояться, могу говорить, когда мне хочется, я терялся. Мои слова становились важными, весомыми, и, как назло, ничего умного не приходило в голову.
Я виновато взглянул в ту сторону, где Она, жена Скульптора и их Приятельница разговаривали, оставив нас на время одних.
Скованность не оставляла меня, может, оттого, что высказывания Знакомого, как мне казалось, явно направлялись в мой адрес, хотя на первый взгляд могли показаться обычными заготовками на каждый день.
- Говорить всего труднее как раз тогда, когда стыдно молчать, процитировал он...
Любое общее высказывание кажется чрезвычайно справедливым и точным, даже если оно средство автоматического говорения, именно поэтому Знакомый смущал меня все больше и больше... Должно быть, против меня лично он ничего не имел, но у него было явное намерение - заведомое я бы сказал поставить меня не то чтобы на место, но как-то продемонстрировать независимость своей жизни от другой, может быть, прекрасной, но пока недоступной ему... Он не столько говорил, сколько "комментировал" нашу беседу с Другом Скульптора, который, напротив, был полон желания что-то выяснить благодаря этой встрече и тоже стеснял меня: что я мог сказать? К счастью, о пузырях они заговорили сами, сразу стало легче. Я сказал, что у каждого Города, конечно, есть свои неприятности, но о них знают все. Поскольку этот Город перестал быть пунктом пересадки и обособился, о жизни этой колонии землянам ничего неизвестно. И наверно, вместе искать защиту легче.
- Человек никогда не бывает так счастлив или так несчастлив, как ему кажется, - почти перебил нас Знакомый, иронически улыбаясь, новой цитатой, на которую и не требовалось отвечать...
Я подумал, что, к сожалению, человек иногда даже не представляет, насколько он несчастлив, - вот что плохо, иначе он старался бы найти выход... Но они-то представляли себе степень несчастья более чем остальные и тем не менее... бездействовали... Нельзя же такие разговорчики считать реальным поиском.
- Иной раз нам не так мучительно покориться принуждению окружающих, как самих себя к чему-то принудить...
По губам он, что ли, умеет читать? Не мог же Знакомый знать, о чем я думаю, к нашему разговору с Другом Скульптора это предложение никак не относилось... Или это ответы самому себе, тоже заготовленные "на каждый день", с тем отличием, что он составил их для себя сам, отыскивая близкие по духу... Многие сентенции он произносил совершенно не задумываясь... Но ведь в блоках и заготовках - как давно я успел заметить, - есть своя логика, и я научился угадывать, что выражает тот или иной блок...
- Чаще всего сострадание - это способность увидеть в чужих несчастьях свои собственные, это предчувствие бедствий, которые могут постигнуть и нас...
- Зло, как и добро, имеет своих героев...
Тут уж и остальные стали обращать внимание на искусственность поведения Знакомого, хотя делал он все легко и изящно. Видимо, этот напористый стиль ему не был свойствен, а может, они боялись, что я не так пойму. Натянутость увеличивалась, несмотря на все усилия Друга Скульптора. Явно поддразнивая остальных, Знакомый небрежно заметил:
- Тот, кто думает, что может обойтись без других, сильно ошибается, но тот, кто думает, что другие не могут обойтись без него, ошибается еще сильнее.
Она, судя по всему, прислушивалась, потому что отошла от дивана, где остались сидеть жена Скульптора и Приятельница, подошла к креслу, где сидел Знакомый, шутливо потеребила его за волосы и спросила негромко: "Ты что, у нас вздумал изображать Мудреца?"
Я подумал, что это прекрасный повод перевести разговор, и спросил: "Мудрец? А кто это?"
Наступила пауза замешательства, мне, наверно, не следовало спрашивать об этом. Они ответили очень уклончиво, но тем не менее я понял, что Мудрец - единственная личность в Городе, которая нашла свой способ борьбы с пузырями.
Скульптор постарался мягко сгладить последнюю сцену в явно несостоявшейся беседе и знакомстве, и, чтобы завершить вечер, меня отправили наверх смотреть его работы.
Я приготовился к зрелищу фигур и старался заранее придумать, что смогу сказать ему, и даже не заметил, как осмотр уже начался.
- Вот, - сказал Скульптор, обводя рукой мастерскую...
Я посмотрел вслед за его рукой, но не увидел ничего, кроме колпаков разной высоты с ажурными прорезями...
- Можно подойти ближе, - мягко улыбаясь, сказал Скульптор, понимая мое недоумение...
Только когда я приник к одному из ажурных отверстий, очень строгому по форме, я увидел скульптуру, но не целиком, а только часть ее. Так как прорезь была довольно маленькой, я заглянул в другую. Мелькнула полуулыбка, но тут же исчезла в тени. Так - от одного к другому отверстию - разглядывал я скульптуру, постепенно составляя общее представление о ней. Фигура будто ускользала, не поддаваясь мне, оставаясь во многом "незавершенной" и оттого бесконечно совершенствуясь в моем сознании. Я создавал ее сам, постигая по частям общую форму.
"Интересно, - думал я, переходя от одного колпака к другому, - он придумал это в связи с пузырями или нет?! Противопоставление одной оболочки другой: открывающей и уничтожающей..." Я ничего ему не сказал, и молчаливое восхищение он принял с благодарностью.
Я не стал выяснять, зачем Она повела меня в этот дом... Я спросил ее о Мудреце и о том, почему вызвал своим вопросом замешательство...
К Мудрецу я пошел один... Правда, я так и не понял, как его найти, но зато у меня было одно преимущество перед остальными горожанами - я мог ходить за Городом спокойно, не боясь пузырей.
Я вышел рано утром... почти перед рассветом. Дошел до последнего усилителя и увидел блестевшую вдалеке реку и рядом с нею деревья, камыши, траву. Я решил идти сначала до реки, а потом по берегу: вряд ли Мудрец будет сидеть а степи.
Все глуше доносились слова утренней передачи, а потом ее не стало слышно совсем. Я шел в какой-то неопределенной тишине, образовавшейся за чертой Города, а потом через некоторое время, когда приблизился к реке, впервые за много дней - и даже не только здесь, в Городе, а вообще услышал, как шумят деревья. Звук был простой, но совершенно неповторимый...
