Геннадий Гор - Минотавр
— К вам пришли из милиции, — сообщила она, смакуя каждое слово.
— По какому делу?
— Сказали, что вы сами знаете…
Я надел пиджак и вышел в переднюю. Там стоял лейтенант милиции, тот, что меня допрашивал.
Лицо у него было осунувшееся, строгое и на этот раз недоверчивое. Он стоял возле стены и пристально рассматривал репродукцию со знаменитой картины Ван-Гога «Ночное кафе». Лейтенант не спускал с репродукции настороженно-любопытных глаз, словно его приход был связан с необычным, тревожным и трагическим содержанием этой картины.
Кивком головы он поздоровался со мной и сказал:
— Я насчет той книги. Книга со мной. — Он вынул из полевой сумки книгу, аккуратно обернутую в белый лист ватманской бумаги.
— Пройдем в кабинет, — сказал я. — Тут темновато.
Он снял шинель, обтер подошвы сапог о половик, прошел за мной.
— Я к вам насчет книги, — повторил он.
— Догадываюсь.
— Недобрая книга, Злая книга. Дотошная книга.
— А что случилось?
— Что? Ваш рисунок исчез. А на том месте появилось мое изображение.
— Но при чем тут я?
— Я не к этому. А чтобы разобраться. Должен я уяснить или не должен, прежде чем доложить вышестоящим?
— Почему вы должны докладывать?
— По-вашему, я должен скрыть этот факт от общественности?
— Не знаю. Ведь есть опасность ввести общественность в заблуждение. А вдруг вам показалось?
Он раскрыл книгу на той странице, где лежала закладка — автобусный билет, и показал мне иллюстрацию. Я увидел изображение мальчика с живым смеющимся лицом.
— Это же мальчик, — сказал я.
— Нет, это я. Но в детском возрасте. Дома на стене висит точно такая же фотокарточка.
— А не мог кто-нибудь приклеить ее в ваше отсутствие?
— Потрогайте. Она не приклеена.
— Да, — согласился я, внимательно рассматривая изображение. — Несомненно, напечатано в типографии вместе с книгой.
— Но ведь раньше ее не было. Она появилась потом, когда вы ушли.
— Может, все-таки была, — сказал я. — Страницы склеились, и мы не заметили?
— Хорошо, — согласился лейтенант. — Допускаю. Склеились листы. Но я-то как сюда попал, да еще в школьном возрасте? Объясните.
— Может, не стоит объяснять?
— Почему?
— Существуют и необъяснимые явления. Нужно ждать, пока их объяснит наука.
— Я не могу ждать. Это раз. Мне работать надо. Два. Моя работа не терпит путаницы. Три. Не терпит беспорядка.
— Помилуйте, какой же здесь беспорядок? Книга. Роман с иллюстрациями. Обыкновенное дело. Ну, вкралась опечатка. Это тоже случается. Ваше изображение попало случайно в текст… Снимок-то висит на стене или исчез?
— Висит.
— А среди ваших соседей по квартире нет случайно печатников?
— Соседка работает в типографии.
— А отношения с ней какие?
— Всякие.
— Ну вот и нашли объяснение, — сказал я. — Она или само чудо? Скорей всего она.
— Этому трудно поверить, — возразил лейтенант. — Сначала ваше изображение. Потом мое. Я должен распутать этот узелок. Из-за этой задачки не спал ночь. Рассчитывал на вас. А вы уклоняетесь, хотя вам что-то известно.
— Я не уклоняюсь. Но, поверьте, знаю немного больше вас. Думаю, разгадку нужно искать в содержании самой книги. Вы ее читали?
— Два раза подряд…
— Содержание вам не показалось странным?
— Ничего странного не нашел. Ведь это фантастика. Разве только науки слишком много. Трудновато написана.
— Науки? Но ведь не нашей, не земной, а инопланетной.
— Я не о романе пришел с вами говорить. А об этом изображении, которое… — он махнул рукой. — Извините, если помешал отдыху или работе.
— Ничего! Ничего! Вопрос действительно важный. Такое чувство, что кто-то с нами играет в непозволительную игру.
— Кто-то? Нет, я хочу знать, кто?
— Я тоже хочу.
— Вы с писателем разговаривали? С этим Черноморцевым-Островитянином?
— Постараюсь повидаться. Если что-нибудь узнаю, извещу. Лейтенант попрощался, но, прежде чем уйти, долго стоял в передней перед репродукцией «Ночного кафе», где безумствовали и неистовствовали взбунтовавшиеся вещи.
— Непорядок, — сказал лейтенант, — беспокойство. Это раз. Время теряю. Два. До следующей встречи.
9
Придя в гости к старому, еще университетских лет, приятелю, я и не подозревал, что опять войду в соприкосновение с загадкой, мучившей меня вот уже несколько дней.
— Как вы относитесь к творчеству Черноморцева-Островитянина? — спросила меня дочь приятеля, студентка филологического факультета.
Я ответил тихо, чтобы не привлечь внимания других гостей, сидящих за столом:
— Фантастику я читаю только в трамвае. Предпочитаю что-нибудь простое, доступное чувствам человека, мечтающего о спокойном существовании. И кроме того, Черноморцев-Островитянин… Кто ему дал право выступать посредником между нами и будущим?
— Талант.
— А что такое талант? — спросил я студентку, На ее лице я заметил тень замешательства, недоумения, словно ее ловят на экзамене.
— Талант, — продолжал я, — это яркие, играющие радостью способности. Но в произведениях вашего Островитянина я не вижу ничего радостного. О чем он хочет осведомить нас с вами? О высокоразумных существах с других планет? Он изображает их такими, что мне с ними страшно. А я хочу представлять их себе милыми, простыми, похожими на вас. Я хочу, чтобы между мною и ими был контакт, может, еще больший, чем между мной и вон той дамой, которая сейчас увлеченно рассказывает, как ей неудачно вырвали зуб.
— Контакт? Чего же проще? Черноморцев-Островитянин обещал быть у нас. Мы его ждем. Ведь я пишу о нем дипломную работу.
— Любопытно, — сказал я, — значит, вы знаток его творчества и, вероятно, биографии тоже? Где же он родился?
— В Томске.
— Разве на планете Ин тоже есть Томск?
Гертруда улыбнулась. Но я не был уверен, что она поняла мою шутку. Черноморцева-Островитянина она принимала всерьез.
— Разве на планете Ин тоже есть Томск? — повторил я.
Мои слова прервал приход гостя. Это был он, Черноморцев-Островитянин.
— Приветик, — сказал он и театрально поднял руку, затем приложил ее к тому месту, где сердце.
Кто-то рассказывал мне, что у Черноморцева-Островитянина сердце не с левой, а с правой стороны. Но он приложил руку к левой стороне, все-таки к левой, а не к правой.
— Приветик, — он кивал всем, и всем улыбался, и кланялся. Дама, у которой недавно вырвали зуб, повеселела. Впрочем, повеселели все. И особенно Гертруда, дочка моего приятеля. Гертруда представила меня фантасту.
