Евгений Пинаев - Поиск-88: Приключения. Фантастика
В Мурманске обрадовались: готовый капитан танкера! Потом засомневались — в чьей-то памяти всплыло довоенное «дело» и его финал: черноморский буксир. А финал сей мог быть причиной деквалификации, то есть пусть временной, но — профессиональной непригодности. И пошло-поехало. Полезла наружу разная мелочь; кто-то (всегда найдется такой!) даже припомнил услышанное мельком, когда-то, от кого-то о странной кличке — Арлекин. Отчего, по какой причине? Отдает, знаете ли, бичкомером, попахивает, знаете ли, кабаком! Спросили самого — объяснил. Оказывается, все просто, ничего страшного, но... Деквалификация вполне возможна, значит, нужно повременить с назначением. Не коком идет — капитаном. И направили Владимира Алексеевича вторым помощником на старенький танкер «Заозерск», чем обрадовали донельзя.
Танкеру предстоял долгий и дальний путь в Штаты. Надежда на возвращение? Никакой гарантии — война...
Но им повезло. «Заозерск» в одиночку прорвался до Флориды, совершил переход в Сан-Франциско, оттуда, с бензином, сделал рейс на Владивосток; потом вернулся в Штаты, снова закачал в танки авиагорючку и снялся в Исландию, где формировался конвой на Мурманск.
Еще до Хваль-фиорда «Заозерск» много раз спасало мастерство капитана и кормовая «сорокапятка». «Фокке-вульфы» лезли настырно, танкер отбивался умело и зло. И отбился, но... погиб старпом — тринадцать пуль разорвали тело от плеча до паха. Должность досталась Володьке. При этом он по-прежнему оставался вторым, то есть грузовым помощником. С тем и пришли в Исландию, где танкер включили в караван.
Две ноши любому посеребрят виски, если учесть ситуацию и возможности старого судна. А ведь в танках у него не мазут — высокооктановая горючка, идущая по первому разряду, и значит, самая взрывоопасная. Володька знал коварные свойства авиационного бензина по прежним рейсам на Каспии и требовал с донкерманов глаза да глаза. И сам, как говорится, доверял, но проверял: осмотрел и ощупал грузовые клинкеты, разобщительные клапаны на пожарной магистрали, винтовые приводы крышек у горловин танков, не оставил без внимания самый незначительный, казалось бы, вентиль. Да есть ли на танкере, как и на любом судне, впрочем, что-либо незначительное? Едва ли. Все — в деле, все предельно функционально, иначе... Зачем на судне ненужная деталь? Словом, новый старпом, чтобы не было в дальнейшем ни малейших сомнений, проверил важнейшие узлы, включая системы заземления, вентиляции и пожаротушения, чуть ли не на карачках «пронюхал» герметизацию танков и только после этого доложил о готовности судна к выходу в море.
Капитан не имел к старпому претензий по службе, но личные отношения складывались не лучшим образом. Точнее, начали складываться, когда, вопреки строжайшему приказу «О несовместимости морской службы в условиях военного времени с любым отвлекающим моментом и о запрещении наличия такового», на танкере появился щенок. Вернее, годовалый пес. В числе прочих «моментов» перечислялись собаки и кошки, а также попугаи и обезьяны, попавшие в реестр, как полагала команда, не столько для красного словца или вящей убедительности, сколько от старческой ностальгии кепа по экзотическим портам: он немало повидал их за долгие годы, проведенные на море.
Собака появилась накануне возвращения из Акурейри, где, в помощь «сорокапятке», монтировали дополнительное вооружение. В базу ВМС «Заозерск» пришел одновременно с крейсером «Абердин», несшим флаг коммодора Маскема, назначенного командующим сформированного конвоя, выход которого откладывался вновь и вновь. Эта неопределенность, очевидно, заставила старшего офицера крейсера заняться кой-какими хозяйственными работами. «Абердин» стал кормой к швартовым бочкам, форштевнем ткнулся в причал.
На стенку из клюзов высыпали тяжелые якорные цепи; десятка три матросов принялись растаскивать их, цепляя крючьями-абгалдырями. Калибр звеньев заставлял матросов тужиться изо всех сил, как и во времена парусов и воротов-кабестанов, помогая себе тягучей, заунывной песней. Запевал верзила с вытатуированной бабочкой на правой щеке.
Прощальные крики смешались в эфире,
А «юнкерсы» снова заходят дугой...
Фрегат накренился, и вспыхнула «Мери» —
В Атлантике гибнет полярный конвой...
Матросские спины напряглись — цепь поползла пыльной змеей; голоса вторили глухо, но торжественно, хор подтягивал, хор звучал как реквием.
Ударит торпеда, и кончится Джонни...
Не нужно ни денег ему, ни наград.
О вереск зеленый, ах домик в Йоркшире!..
Могила — глубины, Атлантики ад...
Казалось, еще никогда не приходилось слышать ему такой обреченности в песне, которая должна была взбадривать, задавать ритм. Это — не «Дубинушка» с глухой угрозой и могутной силой!
Не знаем судьбы и не верим в удачу.
Судьба, что торпеда — безжалостен бег.
Рвануло у борта: «Прощай, моя Долли!»
И хлынуло море в пробитый отсек...
А может, обреченность только почудилась? Может, сказывается усталость, копившаяся месяцами, а нынче поддержанная томительной неизвестностью ожидания? Но нет...
Плывут они рядом — разбухшие трупы...
У Бена глазницы подернулись льдом.
Вот Джонни, вон Роберт, там Чарли с «Тобрука»,
Тут Питер-валлиец с фрегата «Энтрём»...
Матросы тащили концевые звенья аж за корму танкера. У Арлекина хватало время выучить каждую строчку, запомнить мотив. Песня и для него теперь звучала грозным пророчеством, в которое не хотелось верить, от которого сжималось сердце...
Слепые глазницы — вечернее небо,
И плещет волною в раскрытые рты...
Вот Джерри-везунчик, вон Робин-повеса,
А тот, обгоревший, механик с «Фатьмы»...
Матрос с бабочкой тяжело дышал, пел отрывисто и хрипло:
У Джека и Полли отцовские скулы.
Не нужно молитв и не трите глаза:
На ложе из ила прилягут матросы,
Чтоб вечностью стать, как морская волна...
Натурализм описания напоминал многое. Да-а... Видел, видел такие трупы... И гнал мысли, и сжимал кулаки, и, бывало, тер лоб, и тискал виски, схваченные холодом безысходности. А песня... Даже щенок, и тот запоскуливал. Была в скулеже просьба, почти мольба о защите. Хотелось обрести ее псу, найти хозяина, довериться человеку, но были глухи матросы, загнавшие себя в такую же собачью тоску.
Бездомный щенок и решил дело. Ну, что мы хороним себя раньше времени? И жить будем, и будем плавать! И о щенке позаботимся. Словом, нарушил капитанское «вето» — привел пса на танкер.
Кличку Сэр Тоби пес получил не за сходство с шекспировским персонажем, а только по причине заграничного происхождения. Поселил на баке — в боцманской кладовой. Капитан «Заозерска», успевший хватить досыта и «той германской» и, что естественно, нынешней, уже неделю маялся застарелым радикулитом и не вылезал из постели, но о появлении собаки узнал в тот же день. Не стоило гадать, как удалось старику пронюхать о Сэре Тоби. Смиренно и как должное принял Владимир первый разнос, но тут же произнес речь о «пользе четвероногих слухачей именно в условиях военного времени». Доверительно склонившись к больному, добавил с иезуитской кротостью: «В этих условиях собака — не отвлекающий момент, а верный друг и помощник судоводителя».
