Генри Каттнер - Холодная война
Ну сами подумайте, что я мог ему сказать? Я же не мог ничего ему обещать. Чтобы эти треклятые Пу со своим Даром заполонили весь мир? Мы, Хогбены, живем долго. У нас тоже есть кой-какие серьезные планы касательно будущего этого мира. Но если Пу поползут по всему свету, стоит ли тогда стараться? Вы понимаете, я не мог ответить ему "да".
Но скажи я "нет" - и дяде Лему конец. Мне казалось тогда, что как ни крути, а Хогбенам, похоже, крышка. Оставался лишь один выход. Я набрал побольше воздуха, зажмурил глаза и возопил внутри головы: "Дед! Деда!"
"Внимаю тебе, дитя мое", - произнес звучный, раскатистый голос где-то в моем мозгу. Будто он все время был со мной и только и ждал, чтобы к нему обратились. Дед был за добрую сотню миль отсюда и голос у него был, как со сна. Неважно: когда Хогбен взывает в такой тональности, в которой я позвал Деда, он вправе рассчитывать на ответ - и немедленный. Так оно было и на этот раз.
Обычно Дед минут пятнадцать ходит вокруг да около, задает перекрестные вопросы, не слушая ответов, либо начинает сбиваться на какие-то допотопные диалекты, вроде санскрита, которых поднабрался за свою долгую жизнь. Но на этот раз, похоже, он был серьезен. "Внимаю тебе, дитя мое", вот и все, что он сказал. Так что я просто взял и вывалил перед ним содержимое моего мозга. Прям как школьный учебник. Просто не было времени на вопросы и ответы. Док уже доставал свои причиндалы; как только он усечет, что у дядюшки Лема два сердца, Хогбенам кранты. "И зачем ты только запретил убивать, Дед", - добавил я, зная, что к этому моменту он уже успел окинуть взглядом всю ситуацию от начала и до конца.
Мне казалось, что Дед размышляет ужасающе долго. Док уже вставлял себе в уши такие маленькие рогульки с резиновыми наконечниками. Эд Пу смотрел на меня как коршун. Малыш тсрчал там, в стороне, весь переполненный своим Даром, и шнырял глазами по сторонам: кого бы еще свалить. В глубине души я надеялся, что он остановит выбор на мне. Я уже приготовился отразить заряд заклятия прямо ему в рожу и, если повезет, то убить на месте.
Наконец Дед подал мне в голове знак.
"Они держат нас на мушке, Сонк", - сказал он. Помнится, я удивился, что Дед, оказывается, способен изъясняться на людском языке, если захочет.
"Скажи Пу, что мы согласны".
"Но, дед... - начало было я.
"Делай, как я сказал! - когда он говорил с таким нажимом, у меня начинала болеть голова. - Быстрее, Сонк. Скажи Пу, что мы дадим ему то, что он хочет".
Я не посмел ослушаться. Но в тот раз я был очень к этому близок.
Если вдуматься, даже Хогбен должен в конце концов впадать в старческий маразм. Вот я и подумал, не сказывается ли в конце концов преклонный возраст на Деде.
В ответ я только сказал в голове: "Ладно, я сделаю, как ты говоришь, хотя, будь моя воля, я поступил бы по-другому. Получается, что нам, Хогбенам, каждый может диктовать свои условия. Почему бы не запереть дар внутри Пу-младшего. То-то бы он попрыгал". Вслух же я произнес смиренно, как только мог:
- Все в порядке, мистер Пу. Давайте, снимайте заклятие. Быстрее, а то будет слишком поздно.
ГЛАВА 4
Пу идут
У мистера Пу был большой желтый автомобиль с открытым верхом, приземистый и очень длинный. И несся он со страшной скоростью. В какой-то момент я был почти уверен, что мы переехали маленького мальчика, но мистер Пу не обратил на это внимания, а я не осмелился ему сказать. Ведь Дед выразился ясно: они держат нас на мушке.
Было много говорильни, прежде чем я убедил их поехать к нам. Таков был дедов приказ.
- Где гарантии, что вы не пришьете нас хладнокровно в своей глухомани? - спросил мистер Пу.
- Я могу вас прямо тут убить, на месте, - отвечаю, - и убил бы, будьте спокойны, да только вот Дед запретил. Ежели он говорит, что вам ничего не угрожает, значит так оно и есть. Никогда еще ни один Хогбен не нарушил своего слова.
Короче, я его уломал. Я сказал ему, что мы можем работать только на своей территории. Это подействовало. Мы погрузили дядю Лема на заднее сиденье и поехали в сторону холмов. Вдрызг переругавшись перед тем с доком. Дядя Лем все еще был в отключке.
А он бы в любом случае не проснулся. Правда, когда Пу-младший снял свое заклятие, он вскоре принял нормальный цвет. Док никак не мог в это поверить, хотя и видел все своими глазами. Мистеру Пу пришлось угрожать ему всеми карами, прежде чем он, наконец, сдался. Когда мы отъезжали, док сидел на тротуаре, что-то бормотал себе под нос и ошалело тер лоб. Был он, явно, несколько не в себе.
Я чувствовал, как Дед всю дорогу изучает обоих Пу через мой мозг. Казалось, что он озадаченно качает головой - или как это про Деда сказать - и думает над проблемами, которые лично для меня были китайской грамотой.
Когда мы подъехали к дому, вокруг не было видно ни души. Я слышал, как Дед возится и бормочет что-то в своем мешке на чердаке. Па, похоже, пребывал в невидимом состоянии и был слишком пьян, чтобы внятно объяснить, где он находится. Крошка Сэм спал. Ма все еще была в церкви и Дед сказал, что оно и к лучшему.
"Мы сможем это сделать и вдвоем, Сонк, - сказал он мне, как только я вылез из машины. - Я тут кое-что надумал. Тащи-ка сани, которые ты приспособил сегодня утром для сквашивания сливок. Давай, давай, Сонк, поторапливайся".
И тут он разом показал мне свою задумку.
- О, нет, дед! - непроизвольно воскликнул я вслух.
- С кем это ты разговариваешь? - осведомился Эд Пу, вылезая из машины. - Что-то я никого не вижу. Это и есть ваше логово? Небогато, как я погляжу. Эй, Малыш, держись-ка поближе ко мне. Чем больше я смотрю на этих типов, тем меньше они мне нравятся.
"Давай, Сонк, тащи сани, - сказал Дед решительно. - Я все обдумал. Мы с тобой зашлем этих двух горилл в самое что ни на есть подходящее для них место".
"Дед, а Дед, - упрашиваю я его, в голове, понятное дело, - может не стоит торопиться? Давай все обсудим еще раз, не спеша. Опять-таки с Ма было бы неплохо посоветоваться. У Па тоже, когда он трезв, башка варит ого-го. Давай подождем, пока он очухается. Я бы и Крошку Сэма не сбрасывал со счетов. Все-таки, по-моему, закидывать их назад, в прошлое, не самый лучший выход, а? Дед?"
"Малыш Сэм спит, - сказал Дед, - и пусть себе спит. Он сейчас бродит по снам и беседует с Эйнштейном, благословенна будь его детская душа".
Мне в голову пришла мысль, что самым тревожным во всем в этом является тот факт, что Дед изъясняется без всяких вывертов, на нормальном языке. Обычно он говорил совершенно иначе. Я подумал, может быть годы в конце концов... эээ... лишили его рассудка. "Дед, - говорю я ему, стараясь сдерживаться, - ты что же, не видишь? Если мы закинем их в прошлое и дадим, что обещали, то все станет в миллион раз хуже. Или ты собираешься закинуть их в Год Первый, а затем нарушить свое обещание?"
