Тимур Пулатов - Плавающая Евразия
Он сел наконец, чтобы успокоиться и прийти к трезвому выводу, и, случайно повернувшись к окну, увидел, что в панораме улиц блестел в тумане свет от теснивших друг друга домов - все вокруг тоже были разбужены землетрясением и в тревожном ожидании не возвращались в постели.
На кресле, куда Давлятов опустился, он нащупал под рукой то ли шарф, забытый впопыхах убежавшей подругой, то ли какую-то тряпку из ее вещей, чертыхнулся и, брезгливо скомкав вещь, выбросил в окно.
"Чем жил я? - подумал он. - Мелким и недостойным! Чем встретил я утро своего озарения?! С кем? С девкой в постели! Боже, очисть меня! Пусть через боли и муки, с кровью выскребается из души моей грязь и опустошение! Господи, наполни мою душу чистым! Ты ниспослал мне миссию! Воистину, ведь не зря говорят: господь избирает заблудших!"
После этого недолгого душевного борения к Давлятову вернулась способность трезво мыслить - он вспомнил о Всесреднеазиатском конгрессе сейсмологов, который - по случайному совпадению! - должеи собраться сегодня в стенах его родного института и на котором Давлятов выступит с кратким сообщением о четырехлетней своей работе по теме "Влияние артезианских колодцев на земное колебание".
"К черту артезианские колодцы! - лихорадочно думал Давлятов. - Все это бред и вранье, как и все в нашем институте! Это не приближает, а еще более отдаляет разгадку землетрясения! Как будто все делается специально, чтобы обмануть бедное человечество и погубить его в пустыне неведения! Только я... я один теперь знаю!"
И он стал связывать ту увиденную вчера трещину на улице с предутренним толчком, силу которого он безошибочно определил в четыре балла, второй и третий были чуть слабее - три и два балла. Он с грохотом придвинул кресло к столу и стал записывать рваные обрывки мыслей: "...серия толчков почти равной силы - предваряющий рой", "...на улице Кафамова - трещина, разрыв земли, местами до десяти сантиметров и до полуметра на тротуаре, уходящая до перекрещения с улицей Бородинской. Заметно поднятие почвы, что и явилось причиной этого разрыва".
Взгляд его упал на папку, куда было втиснуто уже готовое, отпечатанное сообщение все о тех же артезианских колодцах. В нервном порыве Давлятов схватил папку и, бросив ее под ноги, стал топтать с криком:
- Лженаука! Как смел я мечтать... через всю эту ложь добиваться почестей и званий?! Академика пророчили мне в родном институте! Все, отныне я порываю с ними! И пусть будущие мои муки, насмешки надо мной и издевательства будут искуплением! - Потухший было дух избранничества вновь вспыхнул в Давлятове со жгучей силой, и он, спешно собрав со стола исписанные листы, выбежал из комнаты, бросился через двор к воротам, боясь опоздать на конгресс, где он выступит с таким ошеломляющим предостережением о грядущей беде, что все содрогнутся от ужаса.
Давлятов выбежал из ворот, и соседский мальчик Батурбек, стоявший у дома напротив и будто нарочно поджидавший ученого-сейсмолога, чтобы переброситься с ним двумя-тремя словами об утреннем землетрясении, был страшно поражен. Давлятов, едва показавшись, словно провалился сквозь землю - ничем другим нельзя было объяснить его странное исчезновение в ту же минуту, когда он переступил через порог своего дома. Подумав, что появление Давлятова ему просто померещилось, мальчик еще более поразился, когда из давлятовских ворот выбежал совсем незнакомый гражданин и бросился вдоль белой стены, причем выбежал он с таким видом, будто всегда жил здесь. Только мелькнуло его измученное, болезненное лицо, и мальчик, сам не понимая отчего, обратился к незнакомцу с традиционным утренним приветствием:
- Как спалось, дядя Салих?!
Давлятов, вдруг появившийся опять уже на середине улицы, остановился на мгновение, пропуская пробегавшую мимо верблюдицу с надрезанным правым ухом - меченую, и мальчик, наблюдавший за всей этой картиной, отпрянул назад и забежал в свои ворота, чтобы рассказать об увиденном отцу, хотя и знал, что отец - ответственный работник, который в эту самую минуту ждал приезда своей персональной машины, - не поверит в бредни сына, хотя, как и все атеисты, он должен быть суеверен.
"Эта верблюдица служит вам знамением, - шептал Давлятов, торопясь на трамвайную остановку, - оставьте ее пастись на земле Божией, не делайте ей никакого вреда, чтобы не постигла вас лютая казнь... Знаете ли вы, что я, Салих, послан от Господа своего? Но считавшиеся великими народа сего сказали: мы отвергаем то, во что веруешь ты..."
Сворачивая к выходу на улицу Батумскую, Давлятов вновь увидел эту верблюдицу. Она споткнулась почти у самых его ног и повалилась с тяжелым храпом на бок, подняв копыта, и кровь из перерезанных на ее шее жил потекла на землю. Чтобы не испачкаться кровью умирающей верблюдицы, Давлятов отбежал в сторону и бросился к остановке через переулок, все повторяя:
- Упорно действовали великие против повеления Господа и сказали с усмешкой: "Салих, наведи на нас то, чем грозишь нам, если ты из посланников..." И тогда землетрясение потрясло их, и наутро они в своих жилищах лежали поверженными ниц... А Салих отошел от них, сказав: "Народ мой, я передал вам то, с чем послал меня Господь мой: я был для вас советником, но вы не любили советующих..."
Звякнул трамвай, перебив мысли Давлятова, и он на ходу вскочил в вагон, пытаясь пробиться подальше от кондуктора в толпе пассажиров, ибо, как назло, именно в это пророческое утро у него не было даже пятака, чтобы расплатиться за проезд, - все, до последней копейки, потратил он вчера на подарок презренной женщине, которая вызвала в нем горькое раскаяние и очищение от скверны разврата.
IV
Ворвавшись с горящими глазами в зал конференции и протискиваясь прямо к трибуне мимо лениво рассаживающихся по своим местам участников, Давлятов забыл о том, что по регламенту сначала будут выступать действительные члень( Академии, затем просто члены, не заслужившие пока к своим титулам этого деликатного словечка "действительные", и далее по очереди доктора и кандидаты наук, а уж потом, где-нибудь перед самым закрытием форума, должны были дать слово ему. Об этом он вспомнил, почти вплотную приблизившись к пока пустующему столу президиума; с горечью подавив обиду, сел, против обыкновения, не где-то в задних рядах, прячась инстинктивно от начальства, а нахально в первом ряду, где обычно рассаживаются не избранные в президиум, чем-то обделенные академики. Сел и сразу ушел в себя, переживая свое предстоящее скандальное заявление, и так просидел, не вслушиваясь в речи ученых ораторов, и из-за боязни потерять нить рассуждений не встал со своего места во время первого короткого перерыва.
Проходящий мимо Айтзаров - шеф по отделу - удивился, заметив Давлятова, сидевшего в соседстве с академиками, хотел даже съязвить по этому поводу, но вздрогнул, заметив, что Давлятов как-то вызывающе дерзко посмотрел в глаза шефу, будто уличал.
