Рэй Брэдбери - На посошок
— Не могу, — ответил я. — Присмотрись получше. Таким ты станешь после того, как потеряешь себя. Да, это Саймон Гросс. Сорок лет спустя.
Некоторое время молодой моряк стоял неподвижно. Его взгляд скользил изучающе по фигуре старика и остановился наконец на его глазах. Лицо моряка раскраснелось, а руки непроизвольно то сжимались в кулаки, то разжимались.
— Кто же вы в самом деле? — наконец спросил он.
Голос старого-престарого дрогнул:
— Саймон Гросс.
— Сукин ты сын! — воскликнул молодой моряк. — Пропади ты пропадом!
И ударил старика по лицу, и еще раз, и еще, и старый-престарый человек стоял, осыпаемый градом ударов, пока не рухнул на мостовую, и его молодая ипостась склонилась над его телом.
— Он умер? — осведомился молодой человек.
— Ты убил его.
— У меня не было другого выхода.
— Что верно, то верно.
— Выходит, я убил самого себя?
— Все зависит от того, хочешь ли ты жить.
— Конечно хочу!
— Тогда возвращайся домой. Я заберу его с собой.
— Почему вы это сделали? — спросил Саймон Гросс, которому было всего девятнадцать.
— Потому что ты — гений.
— Вы продолжаете это говорить.
— Потому что это так и есть. Возвращайся домой! Не медли!
Он сделал пару шагов и снова замер.
— Это что — вторая попытка?
— Надеюсь, что да. Не забывай об этом. Ни за что не селись в Испании и не стреляй в Мадриде голубей!
— Я вообще не буду в них стрелять!
— Это точно?
— Точно!
— И еще — никогда не превращайся в такого старика, слышишь?
— Слышу.
— Ты ничего не забудешь?
— Ничего.
Он поспешил к дому.
— Теперь я отвезу тебя обратно, — сказал я, обращаясь к бездыханному телу, — и похороню в безымянной могиле.
Я уселся в свою Машину и бросил прощальный взгляд на пустынную улицу.
— Удачи тебе, Саймон Гросс, — прошептал я и, щелкнув переключателем, исчез в будущем.
После бала
After the Ball (2002)
Огни над зданием с облупившейся вывеской «Танцевальный зал Майрона» замигали, будто собираясь погаснуть, и крошечный оркестрик заиграл финальную тему. Гости, шурша одеждами и шаркая подошвами, стали направляться к выходу. Через минуту музыка смолкла, огни мигнули в последний раз и зал погрузился в темноту.
В следующее мгновение внизу открылась боковая дверь и из нее на улицу вышли пятеро (а может быть, и шестеро) музыкантов, несших футляры с внезапно потяжелевшими инструментами. Музыканты поспешили рассесться по своим машинам, явно не желая встречаться с многоголосой шумной толпой, спускавшейся по главной лестнице. К тому времени, когда на улицу вышли все участники бала — шестьдесят женщин весьма пожилого возраста и примерно такое же количество старых мужчин, — машины музыкантов уже исчезли в ночи, объятой наползавшим с гор и с моря туманом.
Около тридцати участников праздника выстроились на южной стороне улицы в ожидании трамвая местной линии, все же остальные, почему-то более шумные и веселые, перешли на находившуюся напротив остановку дальнего трамвая, который должен был отвезти их на тихоокеанское побережье.
Выстроившись в очередь и дрожа от знакомого всем калифорнийцам ночного холода (особенно чувствительного после дневной тридцатиградусной жары), мужчины чертыхались сквозь зубы, а дамы в цветастых вечерних платьях молча вглядывались в даль так, будто это могло ускорить появление транспорта.
Как ни странно, это, похоже, сработало.
— Едет, едет! — оживились дамы.
— Да, черт побери! — отозвались кавалеры.
Все это время они не смотрели друг на друга.
Даже когда огромный, похожий на трансконтинентальный экспресс сдвоенный трамвай остановился, рассыпая искры и шипя тормозами, кавалеры в измятых пропотевших смокингах галантно помогали своим разодетым в пух и прах дам подняться по железным ступенькам, стараясь не смотреть на их лица.
— Опля!
— Я уже наверху!
— Вот и умница!
Вслед за дамами по стальным лесенкам в трамвай забрались и мужчины.
Прозвенел колокольчик, прогудел клаксон, и огромный трансконтинентальный экспресс, идущий, правда, только до Венеции (до которой было всего тридцать миль),[8] тронулся с места и поспешил к сокрытому в полуночном мраке месту своего назначения.
Это вызвало бурный восторг как у утомленных танцами дам, так и у мужчин, мечтавших поскорее отстегнуть накрахмаленные белые манишки и распустить галстуки.
— Мне душно, откройте, пожалуйста, окошко!
— Меня знобит, поскорее закройте все окна!
Разделившись на арктических и экваториальных жителей, эти старые дети дружно устремились к безмятежным морям и к берегам безумной надежды.
Пара, сидевшая в первом вагоне прямо за вагоновожатым, зачарованно наблюдала, как движениями, напоминавшими взмахи дирижерской палочки, он переключал медные рукоятки — левую, правую, среднюю — и при этом непрерывно всматривался в туман.
Стальной экипаж вез их от Майрона к Нептуну.
Первой молчание нарушила дама:
— Вы не позволите мне сесть возле окна?
— Разумеется! Я и сам хотел вам это предложить.
Они поменялись местами. Она повернулась к окну и стала следить за проплывавшими мимо темными зданиями и деревьями, над которыми виднелись редкие звезды и узкий серп луны.
— О чем вы думаете? — поинтересовался он.
Ее силуэт смутно виднелся на фоне этих проплывающих за окном теней.
— Когда сижу в такой древней развалюхе, — тихо сказала она, — мне всегда кажется, будто я путешествую сквозь время, в прошлое.
— Никогда об этом не задумывался, — хмыкнул он, вытягивая шею, чтобы получше ее разглядеть, но она сидела, отвернувшись к окну, казавшемуся ему телевизионным экраном, на котором нерезко настроенные каналы переключались ежесекундно. Он принялся рассматривать свои руки. На них были надеты белые перчатки. — Никогда.
— Так задумайтесь, — вздохнула она.
— Простите, не понял?
— Задумайтесь об этом, — повторила она чуть-чуть погромче и вновь углубилась в созерцание мелькавших за окном ночных картин. — Мне кажется, это связано не только с временем и пространством. Я испытываю донельзя странное чувство…
— И что же вы чувствуете?
— Мне кажется, что я таю, ну, как будто теряю вес. Чем дальше мы едем, тем легче я становлюсь. Разве это не странно? Может быть, и вы испытываете нечто подобное?
— Признаться, нет.
— Так не теряйте же времени зря! Расслабьтесь. Сначала невесомыми станут ваши ступни, затем лодыжки, потом колени… Останется только ваша одежда!
