Ирина Крупеникова - Предел бесконечности (сборник)
— Ну… ты же говорил, что Глеб как бы мой.
— Я создавал его, думая о тебе, дорогая.
— Да, знаю. Но раз ты отдаешь Глеба другим, оставь мне хотя бы память о нем. Просто память, пап.
Жулавский направился к шкафу. Медленно, будто сомнения пудовыми гирями отягощали каждый его шаг.
— Аня, я подарю тебе диск, но, пожалуйста, никому его не показывай.
— Я буду беречь его, как зеницу ока!
— Это часть тайны. Помнишь?
Анна помнила, как в детстве, когда мама еще была с ними, они играли в Тайну — говорили шепотом, ходили на цыпочках, хранили Тишину, пока папа работал. Мама придавала Тайне какое-то особое значение. Анне казалось поначалу, что Антон и Тайна одно и то же. В речах матери, обращенных к индивиду, звучало нечто возвышенное, ласковое и божественное. «Мама любит Антона больше, чем меня», — как-то раз пожаловалась девочка брату. Филипп посмеялся над ней и заявил: «А что ты хочешь? Антон — совершенное творение, а ты обычная сопливая девчонка». Теперь детские обиды представлялись несуразными выдумками, намешанными в голову вместе с бестолковыми мультяшками. Никто не любил Анну так, как любила мать. Сколько удивительных стихов услышала она от мамы, сколько прекрасных снов было навеяно чудным мелодичным голосом. Ни один стандартный «чмок» в лоб, которым отец выражал свою любовь к дочке, не мог сравниться с искренним небесным теплом материнского поцелуя.
Отец работал днями и ночами, появлялись и уходили индивиды, и Тайна как-то незаметно исчезала из дома. Незадолго до того, как Ольга Жулавская отправилась на прогулку к реке, после которой уже никто и никогда не видел ее на земле, восьмилетняя Анна застала мать на террасе с альбомом и цветными карандашами.
«Что ты рисуешь?» «Посмотри. Это Диво».
«Эти черточки?».
И мама огорчилась. Анна и сейчас отчетливо помнила тоску в ее лазурных потухших глазах. Больше про Тайну они не говорили…
— Вот. Держи.
Анна встрепенулась и приняла из рук отца узкую плоскую коробочку без пометок и подписей.
— Открой.
Она не без внутреннего трепета отогнула ногтем защелку. Крышка откинулась. Внутри лежал обычный компьютерный диск величиной с большую пуговицу. На кусочке бумаги, прикрепленной к нему, значилось «Раул Рут».
— Пап, это не тот, — Анна подняла озадаченный взгляд на отца.
Он улыбнулся.
— Это твой Глеб. У меня он проходит с другим именем. Ведь Глебом его окрестила ты, егоза.
— Хм. Раул Рут. А что это значит?
— Не помню. То ли «красный охотник», то ли «красный хранитель». Так назвала его мама.
— Мама? Разве она работала вместе с тобой? — глазки у девочки оживленно заискрились. — Подожди-ка, па, ведь Глеб появился у тебя совсем недавно!
Жулавский невольно посмотрел на помятую папку с рисунками, небрежно раскинувшуюся на столе. Анна решила уже, что отец не ответит, но он закончил начатое.
— Мама подарила мне его Тайну задолго до твоего рождения. Я держал его про запас… А теперь иди, Анюта. Мне надо работать. Завтра я провожу тебя на автобус.
Покупатель прибыл в назначенный час. Жулавский беседовал с ним в гостиной. Глеб ждал в библиотеке.
— Что ты испытываешь сейчас? — задал вопрос Антон.
Индивид перевел на него взгляд. Наставник сидел в кресле под лампой. Его лицо выражало участие.
— У тебя стало больше морщин, — неожиданно для себя произнес Глеб.
Антон выказал удивление, чуть приподняв одну бровь.
— Воздух и солнце способствуют моей болезни. Однако в доме есть все, чтобы я мог поддержать свое тело.
— Ты никогда не хотел уехать отсюда? Испытать дорогу?
Опять удивление.
— Нет. В мои функции входило обучение и воспитание детей Алексея Андреевича. Я помогаю ему в работе. Мне поручено опекать вновь созданных.
— Кто я, Антон?
— Индивид. Тот, кто будет служить людям своими знаниями и силой.
— Я избрал цель. Я хочу стать родным для земли.
Наставник долго и внимательно рассматривал Глеба, будто стремился отыскать в его облике нечто из ряда вон выходящее.
— Кто сформулировал тебе цель?
— Я сам, — в глубоких синих глазах блеснул дерзкий огонек.
— Ты первый индивид, от которого я слышу подобные слова. Ольга Александровна сказала бы, что ты выбрал дорогу к Диву.
— Каковы мои шансы достичь результата?
Ответом было молчание.
— Полагаешь, задача не имеет решения, Антон?
— Ты стремишься к пределу бесконечности.
Глеб встал.
— Сейчас меня позовут, — медленно произнес он.
— Раул Рут, — раздалось из гостиной.
— Прощай, Антон, — проронил Глеб и пошел к людям.
Дом опустел. Жулавский ходил по холодным комнатам, бесцельно брал и переставлял с места на место предметы, останавливался перед рамами, в которых вились странные узоры Ольгиных картин, и в полутьме подолгу рассматривал каждую. Телефонный звонок настойчиво дребезжал в гостиной. Звук мешал и не призывал.
«Две недели. Еще две недели. Я обниму его. Того, кто выйдет из капсулы. Я буду считать его сыном… или дочерью…» Алексей Андреевич вздрогнул. Собственная мысль пошатнула привычный образ мышления, а призрак одиночества, подкравшийся из душной темноты коридора, пронзил рассудок животным ужасом. Жулавский поспешно отступил к кабинету. Из-под двери пробивался электрический свет. Там стоял микроскоп, грелись иглы для выжигания нового орнамента, и все же он повернулся к дверям спиной. Пустота, захватившая душу, вытеснила желание творить. Хандра заплетала рассудок липкой паутиной.
Он добрел до библиотеки, запнулся на пороге, но вошел. В кресле перед незакрытым гардинами окном застыла тень. Рука опустилась на клавишу выключателя. Вспыхнул свет.
— Анна сообщила, что добралась хорошо, — доложил Антон.
— И все?
— Передала вам привет. Судя по голосу, она чувствует себя прекрасно… Алексей Андреевич, у девочки теперь своя жизнь. Она выросла. Это было неизбежно.
— Боюсь, я слишком мало времени уделял дочери, — Жулавский опустился на диван напротив индивида. — У меня нет последователя. Не будет меня, не будет и новых творений.
— Что заставляет вас думать о будущем в столь мрачном настроении, Алексей Андреевич? Вы достаточно молоды, у вас много времени.
— Я чувствую себя стариком, — вздохнул Жулавский. — Ты не знаешь, что значит быть стариком внутри. Две ночи подряд мне снится Ольга. Такая чистая, светлая, молодая. Она зовет меня за собой, я пытаюсь идти, но ноги мои будто увязли в жидкой глине. Это плохой сон. Он означает приближение смерти.
