Род Серлинг - Убежище
Диктор продолжал говорить, но слова до них не доходили. Постепенно они обрели для них смысл. И тогда мужчины посмотрели на своих жен и медленно обняли их. Дети спрятали лица в юбках матерей.
Смешались всхлипы и бормотание молитв. В домах и на улицах снова включился свет, и все посмотрели друг на друга.
- Слава Богу, - голос Ребекки Вайс прозвучал молитвой за всех. - Слава Богу!
Они прижалась к Марти, только смутно осознавая, что его туба разорвана и из нее сочится кровь.
- Аминь, - сказал Марти. - Аминь.
Гендерсон смотрел на свои руки так, точно никогда раньше их не видел.-Затем он сглотнул слюну и обратился к Марти.
- Эй, Марти, - мягко сказал он. На его лице была вымученная улыбка: Марти, я просто чокнулся. Ты ведь понимаешь, не так ли? Я просто свихнулся. Я не думал того, что говорил.
Его голос дрогнул.
- Мы все были... мы все были так напуганы. Мы были сбиты с толку..
Он беспомощно взмахнул руками.
- Ну да это и не удивительно, ведь так? Я имею в виду... Ну, вы можете понять, почему мы так погорячились.
Раздались возгласы одобрения, и люди закивали, но они все еще были в состоянии шока.
Джерри Харлоу спустился со ступенек и вышел на середину погреба.
- Я не думаю, что Марти затаил на тебя обиду. - Он повернулся к Стоктону, в молчании стоявшему в дверях убежища. - Да и Билл, я надеюсь, простит нам это, - продолжал Харлоу, показывая на обломки и мусор вокруг себя. - Мы заплатим тебе за ущерб, Билл.
Марти Вайс вытер кровь с губы.
- Давайте устроим всеобщую вечеринку или что-то в этом роде завтра вечером, - предложил он. - Большой праздник! Что вы об этом думаете? Как в старые добрые времена!
Люди смотрели на него.
- Чтобы все мы могли вернуться в нормальное состояние, - продолжал Вайс. - Что скажешь, Билл?
Все повернулись к доктору Стоктону, в молчании смотревшему на них.
Харлоу выдавил из себя смех.
- Эй, Билл! Я же сказал, что мы возместим весь ущерб. Если хочешь, я дам тебе расписку.
Стоктон молча переступил через разбитую дверь и вышел в подвал. Он осмотрелся, словно искал кого-то глазами. Проходя мимо знакомых лиц, он почувствовал пульсацию в виске. Они смотрели, как он шел к ступенькам.
- Билл, - прошептал Харлоу. - Эй, Билл?
Стоктон повернулся к нему.
- И это все искупает? - сказал он. - И это все искупает.
Он взглянул на Марти.
- Марти, - сказал он, - ты хочешь устроить всеобщую вечеринку и желаешь, чтобы все стало по-прежнему. А вот Фрэнк Гендерсон, вон там. Он желает, чтобы мы все поскорей забыли. Отнесли все за счет испуга. И ты, Джерри, заплатишь за ущерб, да? Ты даже дашь расписку. Ты согласен компенсировать ущерб.
Харлоу медленно кивал. Стоктон осмотрел комнату.
- У кого-нибудь из вас есть хотя бы слабое представление о том, каков реальный ущерб? - Он помедлил. - Послушайте, что я вам скажу. Ущерб намного значительней разбитой двери. И более глубок, чем синяки на лице Марти. И вам не компенсировать их всеобщей вечеринкой, даже если задать сто вечеринок, хоть триста шестьдесят пять!
Он увидел, что из убежища вышла его жена, потом сын Пол. Они вместе с остальными смотрели на него тем же вопросительным, усталым и каким-то завороженным взглядом. Стоктон облокотился о перила.
- Те разрушения, которые я имею в виду, это отброшенные нами частицы нас самих. Внешний лоск - внешний лоск, который мы сорвали с себя собственными руками. Ненависть, о существований которой мы и не подозревали, вырвалась наружу. Но, боже мой, как быстро она вырвалась! И как быстро мы стали животными! Все мы!
Он показал на себя.
- Я тоже. Может быть, я был хуже всех в этой компании. Не знаю.
Он помедлил с минуту и огляделся,
- Не думаю, что все будет по-старому. По крайней мере, не в этой жизни. И если, прости меня бог, бомба упадет, мы помиримся до того, как начнем страдать. Я надеюсь, что, если бомба должна убивать, калечить и рушить, жертвами будут человеческие существа, а не настоящие дикие звери, готовые разорвать соседей, если им в награду обещана жизнь.
Он покачал головой и очень медленно повернулся, чтобы взглянуть в кухню.
- Вот какой ущерб я имел в виду, - говорил он, поднимаясь по ступенькам. - Стоит взглянуть на нас в зеркало и увидеть, что у нас под кожей, и неожиданно понять, что там у нас... мы - отвратительная раса.
Он поднялся по ступенькам, а Грейс, крепко обнимая Пола, последовала за ним мимо притихших соседей.
Молчание длилось долго, но постепенно люди по двое и по трое стали выбираться из подвала и, пройдя через гараж, выходили на улицу.
.Ярко горели фонари, взошла луна, полная и высокая. Радиоприемник был включен, передавали легкую музыку. Телепередачи снова вызывали смех охмуренной аудитории. Заплакал ребенок, но его укачали и успокоили. Вовсю стрекотали цикады. Где-то вдали квакали лягушки. Дул мягкий ветерок, листья качались и шуршали, отбрасывая на тротуар пересекающиеся тени.
Билл Стоктон стоял в столовой. У его ног валялись остатки праздничного торта. В кусках глазури лежало несколько раздавленных свечей. И он подумал, что выжить надо ради человечности... что человечество должно оставаться цивилизованным.
Забавно, думал он, проходя мимо разбросанной, опрокинутой мебели, действительно, очень забавно, как такая простая вещь могла не прийти ему в голову.
Он взял жену и сына за руку, и они втроем стали подниматься в спальни. .
Ночь кончилась.
