Вадим Шефнер - Небесный подкидыш, или Исповедь трусоватого храбреца
— За что?! — неуверенным голосом спросил я.
— За то! — пролаяла Главсплетня — и удалилась.
Волна тоскливого страха накатила на меня. В мозгу возникло четверостишие:
Стихи писал я смело,
Имел отважный вид, —
Но стал бледнее мела,
Узнав, что буду бит.
Минут двадцать я сидел, ожидая, что сослуживцы ворвутся в комнату и приступят к кулачной расправе. Но никто не нарушил моего одиночества. Тогда я решился пойти в демонстрационный зал, поглядеть, что там делается. Возле стенгазеты стояли несколько иродов и обсуждали мое творение. Оказывается, никто из них не собирался меня бить, ибо каждый считал, что к нему лично стихотворение никакого отношения не имеет. И каждый, с плохо скрываемым удовольствием, печалился за своих сослуживцев, которых я так метко разоблачил. При этом все стоящие возле стенгазеты со смаком перечисляли имена тех иродов, которых в данный момент поблизости не было. Мне стало ясно, что никакого рукоприкладства по отношению ко мне не предвидится. И никакой милиции в зале не видно. Все Главсплетня мне набрехала!
Дело окончилось тем, что стенгазета была снята со стены, а директор, Герострат Иудович дал мне выговор в приказе «за нетактичное поведение». Перед этим он вызвал меня в свой кабинет и доверительно сообщил, что он скрепя сердце вынужден дать мне этот выговор, а не то завлаб Афедрон Клозетович будет на него в обиде за то, что он, директор, никак не наказал меня. Ведь всем ясно, что в моем стихотворении речь идет именно о завлабе.
С успокоенной душой вернулся я в свою секцию и принялся за работу. К концу рабочего дня ко мне неожиданно заглянул Афедрон Клозетович. Он поинтересовался, как идут мои изобретательские дела, а потом вдруг хитро улыбнулся и сказал:
— Это, конечно, между нами, но очень понравился мне ваш стишок. Очень хитро и тонко вы нашего Герострата Иудовича на перо поддели! Прямо-таки живой словесный портрет его дали!
Уважаемый Читатель! Дабы вы были вполне в курсе дела, приведу здесь свое стихотворение полностью. Если оно придется вам по душе — можете его переписать и вывесить на видном месте в своем учреждении. Это, несомненно, послужит повышению уровня товарищеской самокритики.
МОЕМУ СОСЛУЖИВЦУ
Ты — мой сослуживец, однако
Скажу тебе честно, как друг:
Ты — Сволоч без мягкого знака,
Ты — Олух, Лопух и Бамбук!
Ты — Хам, Губошлеп, Забуддыга,
Нахлебник, Кретин, Обормот,
Обжора, Бесстыдник, Ханыга,
Растратчик, Раззява, Банкрот!
Ты — Трус, Паникер, Проходимец,
Прохвост, Лихоимец, Злодей,
Обманщик, Стяжатель, Мздоимец,
Ловчила, Лентяй, Прохиндей!
Ты — Лжец, Анонимщик, Иуда,
Фарцовщик, Охальник, Наглец,
Поганец, Подонок, Паскуда,
Тупица, Паршивец, Стервец!
Ты — Рвач, Пасквилянт, Злопыхатель,
Алкаш, Охламон, Остолоп,
Пижон, Подхалим, Обыватель,
Фигляр, Саботажник, Холоп!
Годами молчал я, как рыба, —
Но правду поведать пора!..
Скажи мне за это спасибо
И в честь мою крикни: УРРРА!
8. КВАРТИРНЫЕ НЕВЗГОДЫ
Читателям почему-то всегда интересно, женат или холост герой того или иного повествования, даже если само повествование не очень их интересует. Рад объявить уважаемым читателям, что я женат. И, представьте себе, — удачно.
Скажу, холостякам назло,
Что мне с женою повезло, —
Я создал прочную семью,
А мог нарваться на змею!
В юности я мечтал, что подругой моей жизни станет неведомая немая красавица. Но потом прочел где-то, что зарегистрированы случаи, когда немые обретали дар речи и тогда становились очень горластыми и разговорчивыми. Поэтому поиски мои окончились тем, что я взял в жены говорящую, но не говорливую девушку с мягким, добрым характером. И имя у нее спокойное, уютное: Настя. И профессия у нее тихая, бессловесная: она — массажистка. Мы живем душа в душу — хоть иногда и конфликтуем. В характере Насти есть кое-какие загогулины — и это даже хорошо, это делает нашу жизнь более интересной.
Пусть жена полна серьезности,
Ей за это честь и слава, —
Но один процент стервозности —
Не отрава, а приправа.
Свадьбу мы справили скромно. На ней, кроме Насти и меня, присутствовали наши родители, а из гостей — три Настины сослуживицы и мой друг — иномирянин Юрик. Я заранее упросил отца и мать не сопровождать празднество музыкой, и просьба моя была выполнена. Вот только тетя Рита не воздержалась от шума, объявила «пятиминутку смеха», которую растянула минут на пятнадцать. Из вежливости пришлось и всем остальным подхохатывать ей.
Вскоре после рождения дочки у нас устроилось дело с жильем, и мы с Настей и Таткой поселились на Гражданском проспекте в отдельной двухкомнатной. Я заранее предупредил супругу, что никаких телевизоров, транзисторов и прочих шумовых изобретений не потерплю в нашем жилище, — и она согласилась. Но тишина в квартире зависит не только от ее обитателей. Оказалось, что над нами живет выпускница консерватории, владелица мощного рояля, а под нами — семейка, обожающая рок-музыку. Когда музыкантша слишком громко начинала наяривать на рояле, я посылал наверх Настю, чтобы она попросила ее играть потише. А когда снизу доносились яростные шумовые вспышки, я сам спускался к меломанам и вежливо просил их прекратить это звукоблудие. Но уговоры наши почти никакого действия не оказывали, и я понял, что нужно искать обмен.
Милей мне волки и медведи
И разъяренные слоны,
Чем те двуногие соседи,
Что музыкой, увлечены.
После недолгих поисков мы обменялись на квартиру в Купчине. По уверениям ее жильцов, она была очень тихая: сверху — чердак, а под ними живет глухой зоотехник в отставке. Вскоре выяснилось, что мы, как говорится, сменяли быка на индюка. Зоотехник действительно был глухим — но не на все 100%; поэтому он, чтоб лучше слышать телевизор, включал его на полную громкость. Я понял, что для нас назревает новый обмен.
Короче говоря, за минувшие восемь лет мы сменили пять адресов. И каждый раз нарывались на соседство то с исполнителями, то с любителями громкой музыки. Но в прошлом году счастье вроде бы улыбнулось нам — это когда мы обменялись на Выборгский район. Правда, санузел — совмещенный, потолок — с протечками, но зато тихо. Я так и сказал Насте: лучше тихая хижина, чем шумный дворец. Но когда мы с помощью Юрика (он при каждом переезде нам помогал) стали расставлять мебель, Настя вдруг села на кушетку, усадила рядом с собой Татку — и заплакала. Сквозь слезы она заявила, что мы, мол, уперлись в жилищный тупик, что я и отсюда захочу меняться, но сюда уже никакой дурак не поедет.
