Сандра Макдональд - Край бесконечности (сборник)
Фред вскидывается.
– Ты про новое казино на Европе? – спрашивает он. Фред влюблен в казино. Не в азартные игры – в сами казино. Желейка предлагает проверить, что там с этим гнездилищем азарта.
– Синхрония реальна, за ней математика, – говорит Шире-Глюк. Ее кожа светлеет, то же у Глынис. Не хотела бы я, чтоб они устроили друг дружке рубиново-красный ад, пока мы все заперты в желейке. – А словарное определение прозорливости гласит: удача улыбается уму, который готов.
– Я готов к полету домой и выходу из системы и кто готов пойти со мной? – спрашивает Дюбонне, пресекая попытку Глынис ухмыльнуться. Мне нравятся Глынис и ее едкость, но порой я думаю, что лучше бы она была крабом, а не осьминогом.
* * *Наши частные апартаменты предположительно не прослушиваются и не просматриваются, если не считать стандартного мониторинга безопасности.
Да, мы в это не верим ни единой наносекунды. Но если ЮпОп однажды попадется, профсоюзы съедят его менеджмент заживо, а косточки пойдут на удобрения микробным фермам Европы. Значит, либо за нами следят изощреннее, чем мы можем вообразить, либо ЮпОп идет на просчитанный риск. В основном суши придерживаются первой версии, но я – во втором лагере. То есть – они же почти все время нами любуются, так что для разнообразия наверняка отвлекаются порой на кого-то еще.
Апартаменты наши типичны для осьминожьих команд: восемь комнат в огромной коммуналке. Когда Рыбеха была с нами, мы отгораживали для нее уголок, но она все время умудрялась выходить за его пределы. Я имею в виду ее вещи: мы находили летающее белье в лавабо, ботинки на орбите вокруг лампы (хорошо, что Рыбехе нужно только два башмака), живгазеты, парящие по комнате на сквозняке. За время, проведенное здесь-у-нас, она так и не освоила домоводство в условиях невесомости. Когда впахиваешь на двух работах, чужое разгильдяйство перестает казаться милым очень скоро. Она, конечно, пыталась, но в итоге мы вынуждены были посмотреть правде в глаза: поселившаяся у нас дуреха – еще и неряха.
И я знала, что будет непросто, но не прошло и дня, как я начала скучать по нашей Рыбехе. Ловлю себя на том, что гляжу вокруг: не курсирует ли мимо меня одежка или аксессуар – последний беглец из Рыбехиных совсем не безопасных вещмешков?
* * *– Итак, ты готова поставить на то, что она станет осьминожкой? – говорит Бульбуль, когда мы оказываемся дома.
– Кто готов поставить на что-то другое? – парирует Шире-Глюк.
– Не я, – объявляет Глынис столь кислым голосом, что у меня сводит зоб.
Я опасаюсь, что она снова начнет разыгрывать из себя краба – цап-цап-царап, – но нет. Вместо этого Глынис вплывает в грот, прилепляется к стенке двумя руками и вбирает остальные, превратившись в непроницаемый комок. Она скучает по нашей дурехе и не желает ни с кем говорить, но и одной оставаться ей не хочется. Такие уж мы, восьминогие, – иногда хочешь одиночества, но необязательно наедине с собой.
Шире-Глюк присоединяется ко мне у холодильника и спрашивает:
– Ты как считаешь? Осьминожка?
– Фиг знает, – отвечаю я честно. Никогда не задавалась таким вопросом, но вряд ли потому, что заранее знаю ответ. Сгребаю упаковку крибля.
Тетя Шови, заметив это дело, делает большие серьезные глаза:
– Аркеюшка, нельзя питаться одним хрустящим крилем!
– Жить без него не могу, – отвечаю я.
– И я, – говорит Наживчик. Он тянется к криблю из-за моей спины, а я вяжу его узлом.
– Сообщение от Голубы, – говорит Дюбонне, и мы, не переходя к борьбе, глядим на большой экран.
О Рыбехе в сообщении почти ничего и нет, разве только весть о том, что процесс идет своим чередом и через децу закончится. Правда, мы не понимаем, что это значит: то ли для Рыбехи все закончится, и она вернется, то ли Голуба говорит об операциях. Потом нас отвлекает остаток сообщения.
В нем полно клипов из Грязюки: двоеходики толкуют о Рыбехе, о том, какой они ее знали, и что вообще здесь-у-нас деется, и чем все это обернется для суши. Одним двоеходикам откровенно по барабану, другие прям распухли от важности происходящего.
Прошла туева хуча времени с тех пор, как я была двуногой, и мы здесь-у-нас живем так долго, что часто морфируем во времени. Двоеходица, которой я была когда-то, ни хрена не поняла бы ту, какой я стала сейчас. Ну так и осьминожка после реаба и встречи с первой командой точно так же не поняла бы.
Я не выбирала осьминожью форму – в ту эпоху хирургия была не столь продвинутой, а наноректики не стали банальностью и не программились так легко, и ты получал форму, которую врачи тебе прописывали как самую подходящую для жизни. Новое тело меня поначалу не радовало, но как-то сложновато грустить, когда такая красотища вокруг, особенно если чувствуешь себя на все сто. Прошло три или четыре Ю-года, после того как я переметнулась, и люди смогли наконец выбирать форму суши, но я ни о чем не жалею. Уже нет. У меня все прошло гладенько.
Но совсем не гладенько у меня на душе, когда я слушаю двоеходиков, жующих воздух о том, в чем они ни черта не смыслят, и рыгающих словесами вроде «выродки», «зверье» и «чудовищные недолюдки». Одна ньюз-программа фонтанирует клипами из недавнего римейка «Чертова острова стебаного доктора Моро». Словно это, блинский блин, святое какое писание.
Держусь пару минут, потом тащу крибль в свое убежище, запираю люк и выключаю внешние звуки.
Чуть погодя мне звонит Глынис:
– Ты же в курсе, как в далекой мертвой древности люди в Грязюке считали, что Вселенная вращается вокруг них? – Она делает паузу, но я не отвечаю. – Потом границы человеческих знаний расширились, и теперь мы все знаем, что были неправы.
– И что? – ворчу я.
– Не все хорошо учились в школе, – говорит она. И ждет моей реакции. – Аркея, ну же – разве им дано увидеть Океке-Хайтауэр?
– Я бы их прокатила на ней, – говорю я.
– Никто из них не помчится сюда-к-нам, выродкам. Они все обнимут друг дружку в своей Грязюке и потонут в другдружкином дерьме. Пока не сделают то, ради чего их выхлопнули в эту Вселенную, – не вымрут с концами.
Открываю дверь.
– Ты же их завлекаешь, понимаешь ты или нет?
– Кого это я завлекаю? Никто из них меня не слышит. Никто, кроме нас, суши, – говорит она одновременно кисло и совсем безвинно. Глынис – уникум.
* * *Я сообщаю Голубе, что мы пробудем Глубоко Внизу по крайней мере два Ю-дня – нас одолжат ВнеКомму. Население внешней части системы, особенно вокруг Сатурна, за последнюю пару Ю-лет удвоилось и, вероятно, удвоится снова даже за меньший срок. Сеть гражданской коммуникации действует ниже плоскости эклиптики и узкопрофильна по самое не могу: никаких правительств и армий, только мелкий бизнес, развлекуха и социальное взаимодействие. То есть – пока узкопрофильна, потому что никто не в состоянии прибрать ее к рукам.
