Владимир Михановский - Аполлон
— Светло-синие… синие… — почудилось ему в бормотании Аполлона, который продолжал надвигаться на него.
— Ты, наверно, никак не приспособишься к тяжести. Сходи в роботомастерскую, — посоветовал Коля, переходя на другую сторону улицы.
— Два лесных озера, — выпалил Аполлон и двинулся за мальчиком, тяжело переваливаясь на ходу.
— Помочь тебе? Говори! — произнес Коля и остановился.
— И голос… тот же… — продолжал Аполлон. — У меня в памяти его обертоны записаны.
— Записаны? — наугад спросил Коля.
— Записаны, — радостно подтвердил Аполлон, — и время их, к счастью, не стерло…
— И что?
— Искра! Такое совпадение не может быть случайным.
— Ступай в техническую службу порта, — произнес Коля, начиная терять терпение. — Я не смогу помочь тебе.
— Ты, ты! Искра! Помочь, спасти… — подхватил Аполлон дребезжащим голосом.
— Вот, вот. Тебя там спасут, — ласково, словно уговаривая малого ребенка, проговорил Коля. — Знаешь, какие в гавани мастера-робототехники? Их даже в Зеленом городке знают!
Упоминание Зеленого городка произвело неожиданное действие: робот перестал покачиваться и заметно выпрямился, глаза его заблестели. Видимо, какое-то глубинное воспоминание всколыхнуло его угасающую память.
«Бедняга, совсем разладился», — подумал Коля и двинулся не спеша вперед. Аполлон неожиданно догнал его и, протянув огромную лапу, похожую на клешню, коснулся плеча мальчика. Слегка обеспокоенный, Коля отпрянул: он знал, какой силой обладает белковый робот. Острый словно бритва резец, выпущенный на мгновение Аполлоном, оставил надрез на серебристой материи куртки.
Прохожие с недоумением смотрели на странную пару: впереди, запыхавшись от быстрой ходьбы, шел Коля, за ним, стараясь не отстать, двигался Аполлон. Самолюбие не позволяло Коле перейти на бег. На ходу он лихорадочно соображал, что делать. Аполлон ведь, в сущности, безобиден. Как ребенок. Просто с мыслительным аппаратом и памятью что-то не в порядке, но это пройдет, когда он адаптируется к земным условиям, приспособится к тяжести. У него саморегулирующиеся системы. Между тем, если сообщить по инфору в технический центр о происходящем… Кто их знает, как там отнесутся к Аполлону?.. Да потом, сейчас и остановиться опасно. Коля прибавил шаг.
Какая-то женщина, идущая навстречу, уступила дорогу и вскрикнула, глядя на них.
Коля подумал, что все происходящее похоже на дурной сон. Но плечо, еще нывшее от крутой хватки Аполлона, убеждало, что это реальность.
— Мальчик, что у вас происходит? — спросил мужчина в форме сотрудника гавани.
— Все в порядке. Мы играем! — крикнул Коля, не желая привлекать ничьего внимания.
Мужчина покачал головой, глядя им вслед.
Коля бросил взгляд по сторонам и едва не расхохотался. Как это он сразу не догадался? Проще простого избавиться от назойливого преследователя с помощью бегущей ленты. Где уж неуклюжему Аполлону состязаться с ловким мальчишкой? Перепрыгивая с одной ленты на другую, он быстро добрался до самой скорой. Шершавый поручень, за который он ухватился, придал уверенности, в ушах сладкой музыкой запел ветер.
Когда Коля оглянулся, Аполлон остался далеко позади. «Белковый побудет один и сам собой придет в норму», — подумал Коля. Он помахал Аполлону рукой, и тот исчез за поворотом.
Порт, как всегда, жил напряженной жизнью. В свободное время Коля мог часами наблюдать, как стройные плазмоходы швартуются у многоярусного причала, как споро и весело идет работа по погрузке и выгрузке. Не зря гавань называли портом четырех стихий — ведь здесь скрещивались морские, сухопутные, воздушные и космические пути.
Знакомых ребят Коля в порту не нашел, но ему и одному не было здесь скучно.
Миновав причалы, он незаметно углубился в старую часть порта. Древние пакгаузы, заросшие у основания мхом, чем-то напоминали старинные крепости — быть может, узкими зарешеченными окнами, похожими на бойницы. Кое-где под открытым небом валялись механизмы, которыми никто не пользовался, ветхие машины, давно пришедшие в негодность. Коля переходил от одной к другой, пытаясь угадать их назначение. Задачки похлестче шахматных! Изломанное, ржавое железо, подгнившие доски, пахнущие прелью, покоробившийся от времени и непогоды пластик…
Осенний вечер вступал в свои права. Потянуло сыростью и холодом.
Уголок гавани, куда забрел Коля, был безлюден, и обычный портовый шум почти не доносился сюда. Он уже совсем собрался было идти домой, когда внимание его привлекло приземистое строение, никогда прежде не виданное. Впрочем, он и всего-то забредал сюда один-два раза. Коля решил войти внутрь.
Дверь подалась неожиданно легко. Воздух в помещении был затхлый, застоявшийся. Сначала глаза ничего не могли разобрать — подслеповатые оконца почти не пропускали свет, к тому же успели сгуститься сумерки. Однако вскоре снаружи вспыхнула панель ночного освещения, расположенная недалеко от одного из окон, и в помещении стало посветлее.
В одном углу внимание Коли привлекли большие сосуды необычной формы из обожженной глины. По форме полустертых букв на них он догадался, что это древнегреческие амфоры, недавно выуженные с морского дна в числе прочих находок — все в портовом городе знали об этом.
Он щелкнул по амфоре, и она ответила тихим мелодичным звоном. Поодаль стоял сосуд меньших размеров. На стук он отозвался глухим звуком. Присев на корточки, мальчик запустил внутрь руку: посудину почти до самого верха наполняли монеты.
Коля достал горсть монет и поднес их поближе к окошку, чтобы лучше разглядеть. Монеты были старые, позеленевшие от сырости и протекших столетий, с неровными краями. Изображения на них разглядеть было невозможно, как Коля ни старался.
Он ссыпал монеты обратно в сосуд и двинулся дальше. Сомнений не оставалось — здесь сосредоточены находки, которые были обнаружены во время реконструкции порта и предназначенные для одного из исторических музеев.
Внимание Коли привлек обломок весла. Длинная ручка была отполирована до блеска прикосновениями тысяч ладоней. На весле болтался обрывок ржавой цепи… «От древнего весельного судна, — догадался Коля. — Раба приковывали к веслу, чтобы он ни при каких обстоятельствах не мог покинуть корабль».
Совсем целые песочные часы, чудом сохранившиеся… А рядом неуклюжий космический скафандр с приставшей к нему сухой трухой водорослей. «Конец двадцатого века», — на глаз определил мальчик.
Двигаясь в глубину пакгауза, он удалился от входа на порядочное расстояние. Внутри помещение оказалось гораздо больше, чем можно было подумать, глядя на него снаружи. Он медленно брел словно по туннелю, разглядывая слева и справа предметы привыкшими к полутьме глазами.
