Александр Борянский - Время покупать черные перстни
— За-рэ-жу! Глазы ви-колю!!!
Афонькин испуганно замахал руками и завопил что было сил:
— Генералы! Помогите!
— Мы не генералы! — хором ответили генералы и исчезли.
Афонькин остался один на один с Майсурадзе. Тогда он побежал со всех ног, побежал, побежал, но увидел впереди тупик и…
Картинка неожиданно сменилась, и Афонькин увидел себя на берегу моря. На этот раз он был уже в плавках, а не в пижаме. Красивая длинноногая девушка в открытом купальнике терла ему спину мочалкой. Другая, похожая на машинистку Зину, работавшую в штабе, медленно маршировала вдоль берега и задумчиво твердила себе под нос:
— Раз, два. Раз, два.
Она также была в купальнике.
Стройная, пышногрудая блондинка мыла в море афонькинские сапоги и напевала его любимую песню «Не сыпь мне соль на рану». Афонькин в приятной истоме приподнял голову и вдруг увидел жену Маришу, которая пристально смотрела на него, качала головой и с сожалением говорила:
— Эх, Филя, Филя…
— Мариша! — испуганно вскрикнул прапорщик, но было уже поздно. Она взяла неизвестно откуда появившегося майора Тарасева (особиста, очень нехорошего человека!) под руку и пошла с ним прочь. Почему-то майор Тарасев был в Филиных пижамных штанах.
— Мариша! — Афонькин громко заплакал и сжал в руках теплый песок…
Он открыл глаза. На кухне никого не было. Афонькин почесал затылок и подумал о том, что видел.
«Пожалуй, это все-таки особый отдел. На реакцию в новых условиях проверяют. Иначе зачем эти звери в клетках и корабль этот несоветский? Может, хотят направить куда?» Прапорщик проникся чувством собственного достоинства и стал размышлять, что же такого заманчивого ему могут предложить, но услышал скрип открываемой кухонной двери.
— Это я, — на всякий случай сказал прапорщик.
— А это я, — ответил голос с хрипотцой, и рука в кожаной перчатке любовно погладила Филю по голове.
Афонькин узнал голос. Рука в кожаной перчатке также была ему знакома.
— Сиди спокойно, — властно произнес голос.
— Сижу, — ответил Филя и часто застучал зубами.
Кожаные перчатки без всяких церемоний начали ощупывать Афонькину шею. Они как будто что-то искали. Филя только хотел спросить о том, что именно ищут у него на шее, как чужак нажал на какую-то точку возле кадыка, и Афонькин уже второй раз за вечер отключился. Глаза его закрылись, а руки безжизненно повисли вдоль тела…
Афонькин увидел себя в строю таких же, как он, братьев-прапорщиков.
— Прапорщик Афонькин! — раздался голос командира.
— Я!
— Выйти из строя!
— Есть!
Афонькин сделал два шага вперед и повернулся кругом.
— В связи с особыми заслугами перед Армией, днем рождения и хорошей женой Маришей прапорщику Афонькину присваивается высочайшее звание «старший прапорщик»… Извините — самый старший прапорщик!
Все зааплодировали. Покрасневший Филя хотел было что-то прокричать, как положено по уставу, но командир полка неожиданно подошел к нему и, скаля зубы, заорал прямо в ухо:
— Идиоты! Это же розыгрыш! Ты разжалован! Теперь ты младший прапорщик!
Если бы у Афонькина был сейчас пистолет, то он непременно пустил бы его в ход. «Сначала в командира, потом в себя!» — подумал Филя и схватился рукой за сердце.
Он уже падал в обморок, но тут ощутил себя большой зеленой мухой. Филя-муха взлетел и исчез на глазах у изумленных сослуживцев. Все мухи, встречавшиеся на пути, обращали на него внимание. Никто из них раньше не видел мухи в фуражке. Фуражка же уменьшилась в размере вместе с Филей и была как раз впору. Так он летел и летел бы себе куда-то, но вдруг почувствовал приступ голода. Увидев трех жирных мух, спешащих куда-то, он решил присоединиться к ним.
— Ж-ж-жрать хочешь? — осведомилась одна из них.
— Хочу, — ответил Афонькин и подлетел ближе. Минут через пять самая толстая муха ринулась вниз.
— Вот она! — прожужжала толстячка.
Мушиная компания уселась на дохлую гусеницу, которая распласталась в позе умирающего лебедя под старым деревом.
— Свеженькая! Зелененькая! — произнесла самая пожилая из мух и с удовольствием облизнулась.
Прапорщик понял, на чем сейчас сидит, и его стошнило.
— Брезгуешь, паучина! — набросились на Филю товарищи-насекомые.
Еле-еле он унес крылья. После пережитых ощущений его потянуло домой. Скоро он влетел в родное окно. Мариша стряпала что-то на кухне и напевала какую-то песенку.
— Ж-ж-жена, это я, — сказал Афонькин и сел ей на плечо.
— Пошла вон! — Мариша замахнулась на Филю тряпкой. Он слетел и начал увертываться от ударов, которые ему предназначались. Так продолжалось несколько минут, и Афонькин заметно устал. Прапорщик сел на ручку кресла отдохнуть и прикрыл глаза. Он не заметил подкравшуюся жену, которая занесла над ним роковую тряпку. Еще мгновенье — и он будет раздавлен. Страх сковал крылья, Филя-муха не шевелился.
— Прощ-щ-щай! — успел прожужжать Афонькин и по-мушиному побледнел…
Филя открыл глаза и осмотрелся. На кухне было по-прежнему темно, но он чувствовал, что чужак где-то здесь, рядом.
— Что вам от меня надо? — плаксиво спросил Афонькин.
— Отдай мне свою душу, — вкрадчивым тоном проговорил голос с хрипотцой.
«Цэрэу, — окончательно уверился прапорщик. — Или все же проверяют? Что бы ни было, главное — не соглашаться!»
— Не дам, — ответил Афонькин.
— Ну тогда продай.
Афонькин задумался, но остался неподкупен.
— Тебе что, не страшно? — удивленно спросил чужак.
— Страшно! — честно ответил Филя.
— Ну так продай.
— Нет.
— Продай душу-у! — уже требовательно заголосил незнакомец.
— Не-е-ет, — проблеял Афонькин.
— Продай душу-у-у-у!!! — ужасно загрохотало над головой.
Афонькин невольно сравнил голос с голосом командира на плацу, которому он всегда завидовал, когда тот кричал: «Смирно! Раз-гиль-дяаи-и!!!»
— Продай ду-ушу-у, червь земной!!!
Голос пробирался в самое нутро Афонькина, голос был очень мощным, поставленным, командирским, и у прапорщика сработал условный рефлекс: он вскочил, вытянулся и по привычке рявкнул:
— Виноват, товарищ полковник, недоглядел!
— Идиот! — разозлился незнакомец.
— Служу Советскому Союзу! — отрапортовал прапорщик.
— Душу продай, придурок, понимаешь: ду-шу.
— Нет, — сказал Афонькин, вспомнив, где находится.
Тогда незнакомец вышел из-за спины Афонькина, впервые показавшись ему на глаза.
— Афонькин, брат, — сказал незнакомец, положив прапорщику руку на плечо, — ну продай ты душу, ну на фига она тебе нужна?
