Аркадий Стругацкий - Христо-люди
- Ты богохульствуешь. Ты недоволен своей формой. Все вокруг слышали тебя. Что ты скажешь на это? Ты знаешь, что такое норма?
Я перестал возражать. Я хорошо знал, что отец в его теперешнем настроении даже не постарается меня понять. Я пробормотал как попугай:
- Норма есть образ господа.
- Ты знал это - и, однако, зная это, ты пожелал стать мутантом, что ужасно, отвратительно. Ты, мой сын, богохульствуешь, и где? Перед своими родителями! - Он добавил строгим голосом проповедника: - что такое мутант?
- Существо, ненавистное господу и людям, - пробормотал я.
- Вот кем ты хотел стать! Что ты скажешь теперь?
Сознавая в глубине сердца, что бесполезно что-либо говорить, я сжал губы и опустил глаза.
- На колени! - Приказал он. - На колени и молись!
Все остальные тоже встали на колени, и прозвучал голос отца:
- Боже, мы согрешили. Мы просим твоего прощения за то, что недостаточно хорошо учили этого ребенка твоим законам, - молитва продолжалась очень долго. После «аминь» наступила пауза, затем отец сказал: иди в свою комнату и молись. Молись, богохульник, о прощении, которого ты не заслуживаешь, но которое лишь господь, в своем безграничном милосердии может дать тебе. Я приду к тебе позже.
* * *Ночью, когда боль, вызванная посещением отца, немного улеглась, я лежал без сна, недоумевая. Я совсем не хотел иметь третью руку, но даже если бы захотел?.. Неужели это настолько ужасно, что нельзя даже думать о третьей руке… Или еще о чем-нибудь таком, например, о лишнем пальце на ноге?
Когда я, наконец, заснул, я увидел сон…
Мы все собрались во дворе, как во время последнего очищения. Тогда здесь в ожидании стоял маленький безволосый теленок, тупо глядя на нож в руке моего отца. Сейчас же это была маленькая девочка Софи. Она была босиком и тщетно пыталась спрятать лишний ряд пальцев на ногах. Мы все стояли в ожидании, глядя на нее. Вдруг она побежала от одного человека к другому, умоляя помочь ей, но никто не двинулся, и у всех на лицах было равнодушное выражение. Отец направился к ней, нож сверкал в его руке. Софи бросилась еще к нескольким неподвижным фигурам, слезы потекли по ее лицу. Мой отец, суровый и неумолимый, подошел ближе. По-прежнему никто не двинулся, чтобы помочь девочке. Вот отец уже совсем близко, он загнал Софи в угол и протянул к ней длинную руку.
Он схватил ее и потащил на середину нашего двора. Край солнечного диска показался над горизонтом, и все затянули гимн. Одной рукой мой отец держал Софи, как он держал в прошлый раз бьющегося теленка. Другую он высоко поднял, а когда опустил, нож сверкнул в лучах восходящего солнца, как он всегда сверкал, перерезая чье-то горло…
* * *Если бы Джон и Мери Вендер видели, как я проснулся с отчаянным криком, а потом долго пытался убедить себя, что эта ужасная сцена была только сном, я думаю, они немного бы успокоились.
ГЛАВА 4
Это было время, когда миновал спокойный период, и мир вступил в полосу потрясений. Для этого не было особых причин, просто одни события оказались связанными с другими, один цикл сменился другим через короткий промежуток времени.
Я считаю, что моя встреча с Софи была первым таким событием, вторым - когда дядя Аксель застал меня за разговором с моей двоюродной сестрой Розалиндой Мортен. Он, счастье, что это был именно он, а никто другой, подошел ко мне, когда я что-то говорил ей. Полусознательный инстинкт заставлял нас хранить эту способность в тайне от других людей, но активного чувства опасности у нас не было - и у меня в том числе, поэтому, когда дядя Аксель застал меня непринужденно болтающего у стога, возле которого кроме него и меня никого не было, я не сделал попытки скрыться. Он стоял уже с минуту или больше, прежде чем я почувствовал, что кто-то находиться рядом, и повернулся к нему.
Мой дядя Аксель был человеком высокого роста, не толстым и не худым, крепким и закаленным. Я часто думал, следя за тем, как он пашет землю, что его обветренные руки чем-то схожи с отполированной рукояткой. Он стоял как обычно, опираясь на толстую палку, так как его нога была изуродована на море. Его густые брови, слегка тронутые сединой, сдвинулись, а лицо приобрело встревоженное выражение, когда он разглядывал меня.
- Ну, Дэви, с кем же ты так оживленно болтаешь? С феями, с гномами, или просто с кроликами? - Честно спросил он меня.
Я покачал головой. Он придвинулся ближе и сел рядом, принявшись жевать соломинку из стога.
- Ты чувствуешь себя одиноким? - Спросил он.
- Нет, - ответил я.
Он нахмурился сильнее.
- Разве не интереснее поговорить с кем-нибудь, чем сидеть так и разговаривать с собой?..
Я колебался, но так как это был дядя Аксель, мой лучший друг среди взрослых, я сказал:
- Но я не говорил с собой.
- Что? - Он был удивлен.
- Я разговаривал с другим человеком.
Он продолжал глядеть на меня с все возрастающим удивлением.
- С кем же?
- С Розалиндой.
Он немного помолчал, сурово глядя на меня.
- Гм… Но я не вижу ее здесь, - заметил он.
- О, ее и нет здесь. Она дома, точнее, возле дома, в маленьком убежище на дереве. Его соорудили в зарослях ее братья - объяснил я. - Это ее любимое место.
Вначале он не понял, что я хочу сказать. Он продолжал считать это своеобразной игрой, но после того, как я постарался объяснить ему, он сидел неподвижно, глядя мне в лицо, и постепенно выражение его лица становилось все более и более серьезным. Когда я закончил, он минуту или две молчал, потом спросил:
- Это не игра? Ты рассказал мне правду, Дэви? - И поглядел при этом на меня очень серьезно.
- Да, дядя Аксель, конечно, - заверил я его.
- И ты никому никогда не говорил об этом?
- Нет. Это секрет, - сказал я, и он с облегчением вздохнул.
Он отбросил остатки соломинки и вытащил из стога другую. Задумчиво откусывая от нее кусочек за кусочком, и выплевывая их, он внимательно разглядывал меня.
- Дэви, - сказал он, - я хочу, чтобы ты мне кое-что обещал.
- Да, дядя Аксель?
- Вот что, - сказал он очень серьезно. - Я хочу, чтобы ты обещал мне, что никогда не расскажешь никому то, что рассказал мне - никому. Это очень важно, ты после поймешь, почему это так важно. Ты не должен делать ничего такого, что дало бы возможность догадаться об этом… Ты мне обещаешь это?
Его тон произвел на меня сильное впечатление. Я не помнил, чтобы он когда-нибудь разговаривал со мной так серьезно. Это заставило меня подумать, когда я давал обещание, что речь идет о чем-то значительно более важном, чем я мог вообще себе представить. Он следил за мной взглядом, когда я говорил, и затем удовлетворенно кивнул. В знак согласия мы пожали друг другу руки. Потом он сказал:
