Последний секрет - Бернард Вербер
Она шепчет ему на ухо:
– Мы здесь, чтобы расследовать строго определенное преступление.
– Именно. И это заставляет меня задуматься. Мы расследуем смерть одного человека, а ведь каждый день убивают тысячи людей и при еще более гнусных обстоятельствах, – говорит он.
– Но если мы бросим это дело, смертей будет тысячи… и одна. И возможно, это все потому, что каждый думает: в любом случае ничего не изменится, число смертей продолжит расти, и в действительности никто не расследует ни одного преступления.
Задетый этим доводом, Исидор соглашается выключить телевизор. Он закрывает глаза.
– Вы спрашивали, какой у меня мотив? Мне кажется, он несколько широк: это страх. Я действую, чтобы страх прекратился. С детства боюсь всего. Я никогда не знал покоя, может, поэтому мой мозг так хорошо работает. Чтобы я мог защититься от опасностей, реальных и воображаемых, близких или дальних. Порой мне кажется, что весь мир – сплошная ярость, несправедливость, насилие, стремление к смерти.
– Чего же вы боитесь?
– Всего. Боюсь жестокости, боюсь загрязнения, боюсь злых собак, боюсь охотников, женщин, полицейских и военных, боюсь болезней, боюсь потерять память, боюсь старости, смерти, а иногда боюсь даже самого себя.
Вдруг он подскакивает от внезапного звука. Это хлопнула дверь. Появляется горничная. Она вносит миндаль в шоколаде с вишневым ликером. Презент от отеля. Она извиняется, суетится и исчезает, хлопнув дверью.
Лукреция Немро достает свою записную книжку и отмечает:
«Итак, первый мотив: прекращение боли. Второй мотив: избавление от страха».
10
Мсье Жан-Луи Мартен действительно был самым обычным человеком. Образцовый муж женщины, умеющей прекрасно готовить телятину маренго, отец трех непоседливых дочерей, он жил в пригороде Ниццы, где занимался крайне подходящим ему ремеслом: служил ответственным руководителем юридического отдела в НБКП Ниццкого банка кредита и переучета.
Его ежедневная работа состояла в том, чтобы вносить в центральный компьютер банка список клиентов, счет которых был отрицательным. Он выполнял свои обязанности со спокойствием и безразличием, радуясь, что ему не надо говорить с ними по телефону, как это делал его сосед по кабинету, Бертран Мулино.
– Уважаемая госпожа, с удивлением уведомляем, что у вас дебетовый счет. Сожалеем, но мы обязаны напомнить вам о порядке… – слышал он через перегородку.
В субботу вечером, рассевшись на диване, Мартены всей семьей смотрели передачу «Забирай или удвой».
Забирай: я на этом останавливаюсь, мой выигрыш невелик, зато я уверен, что не останусь ни с чем. Удваивай: продолжаю игру, рискую и могу сорвать большой куш.
Волнение игроков, когда они вот-вот все потеряют или, наоборот, приобретут, приводило семейство в восторг. Каждый из них спрашивал себя, что бы он сделал на их месте.
Здесь была вся драма людей, в азарте дразнящих свою удачу, считая себя особенными.
Публика постоянно побуждала их к риску. «Удвой! Удвой!» – кричала она. И Мартены кричали вместе с ней.
Дождливыми воскресными днями Жан-Луи Мартен любил играть в шахматы с Бертраном Мулино. Он считал себя не более чем «переставлятелем деревяшек», но при этом говорил: «Лучше красивая игра, а не победа любой ценой».
Лукулл, старая немецкая овчарка, знал, что во время шахматной партии его приласкают. Он чувствовал ход игры: когда хозяин был в затруднении, ласки становились более грубыми, и наоборот, нежными, когда тот выигрывал.
После сражения приятели попивали ореховую водку, а их неработающие жены громко обсуждали в гостиной школы своих детей и возможности продвижения мужей по службе.
Еще Жан-Луи Мартен любил поупражняться в живописи, рисуя маслом картины, подражал своему кумиру Сальвадору Дали.
Так безмятежно протекала жизнь, и он не чувствовал ее течения. Банк, семья, пес, Бертран, шахматы, «Забирай или удвой», живопись Дали. Отпуск казался ему чуть ли не неприятностью, грозившей разрушить заданный ритм.
Его заботило только одно: чтобы «завтра» стало еще одним «вчера». И каждый вечер, засыпая, он чувствовал себя самым счастливым человеком на свете.
11
Он храпит!
Лукреция не может заснуть. Она открывает дверь в комнату Исидора и смотрит, как он спит.
Прямо как огромный ребенок.
Поколебавшись, она тормошит его.
Исидор медленно приходит в себя; ему привиделось, что он в новых городских ботинках, под которыми поскрипывал снег, пробирается сквозь метель к маленькой темноватой хижине.
Лукреция включает верхний свет. Он вздрагивает и приоткрывает левый глаз.
– Ммм? Где я?
Он узнает девушку.
– Который час? – потягиваясь, спрашивает Катценберг.
– Два часа ночи. Все спокойно, и я хочу спать.
Он полностью открывает левый глаз.
– И поэтому вы меня разбудили? Сообщить мне, что хотите спать?
– Не только.
Он морщится.
– Вы, случайно, бессонницей не страдаете, а, Лукреция?
– Когда-то я была лунатиком. Но уже давно у меня не было приступов. Я читала, что лунатик во время приступа видит то, что ему снится. А еще я читала, что кошки при разрыве связи между полушариями их мозга начинают с закрытыми глазами изображать то, что им снится. Вы в это верите?
Он падает на кровать и прячется от света под простыней.
– Ладно. Спокойной ночи.
– Знаете, Исидор, мне очень приятно заниматься этим расследованием с вами, но вы храпите. Именно это меня и разбудило, и поэтому я здесь.
– Да? Простите. Хотите взять отдельный номер?
– Нет. Лягте на бок. Тогда мягкое нёбо у вас в горле не будет вибрировать. Это просто вопрос дисциплины.
Она пытается принять более приветливый вид.
– Сожалею, ОК, постараюсь, – бормочет он.
Удивительно, какую естественную покорность проявляют даже самые харизматичные мужчины перед женщиной, которая знает, чего хочет, думает Лукреция.
– Почему вы меня слушаетесь? – интересуется она.
– Возможно… Свободная воля мужчины заключается в том, чтобы найти женщину, которая будет решать за него.
– Неплохо. Что-то я проголодалась. Мы вчера не ужинали. Почему бы нам не заказать еды? Как думаете, Исидор?
Она достает записную книжку, просматривает свой список и оживленно добавляет:
– Третьим мотивом я ставлю голод. Я слушаю свое тело, которое требует пищи и говорит, что не заснет, пока его не покормят. Я уже не могу заниматься ничем другим. Поесть становится для меня просто необходимо. Итак… Первое: прекращение боли; второе: исчезновение страха; третье: утоление голода.
