Кэтрин Хьюз - Письмо
Манчестер
4 сентября 1939 года
Моя дорогая Кристина,
Как ты знаешь, я плохо умею говорить о таких вещах, но у меня так тяжело на сердце, что я не могу не писать. То, что я вчера сделал, — непростительно, но ты должна знать, что причиной тому — мое глубокое потрясение, и что мое вчерашнее поведение никак не отражает моих чувств к тебе. Последние месяцы были самыми счастливыми в моей жизни. Я знаю, что никогда раньше не говорил тебе этого, но я люблю тебя, Крисси, и хочу провести остаток жизни рядом с тобой, чтобы каждый день доказывать тебе это, если ты, конечно, позволишь. Твой отец говорит, что ты не хочешь меня видеть, и я не виню тебя, но теперь мы должны думать не только о нас двоих, но и о нашем ребенке. Я хочу стать хорошим отцом и хорошим мужем. Да, Крисси, столь нескладно и неловко я делаю тебе предложение. Прошу тебя, скажи, что будешь моей женой и что мы будем вместе воспитывать нашего малыша. Война может разделить нас, но душой и сердцем мы всегда будем вместе.
Прости меня, Крисси. Я люблю тебя.
Навечно твой,
Билли
Тина отложила письмо и невольно поежилась. Хотя она никогда не пользовалась полным именем, при крещении ее назвали Кристиной и она мгновенно почувствовала необъяснимую связь с Крисси. Все это было так грустно. Почему Билли не отправил письмо? Что стало с Крисси и ее ребенком? Может, ей стоило попытаться все выяснить и доставить письмо истинному адресату? По крайней мере, это отвлечет ее от собственных проблем.
Глава 4
Весна 1939 года
Билли Стирлинг всегда знал, что неотразим, потому что мать неустанно твердила ему об этом. Ни для кого не стало сюрпризом, что в двадцать один год он был постоянно окружен женским вниманием. Черные волосы, чуть длиннее обычного, были уложены назад бриллиантином, смуглое лицо всегда было чисто выбрито, а идеально ровные зубы сияли ослепительной белизной, что было удивительно, учитывая, сколько сигарет он выкуривал за день. Когда он смеялся, все его лицо освещала лучезарная улыбка, а на щеках появлялись ямочки, придавая ему вид озорного школьника. Глубокий шрам над левой бровью лишь прибавлял шарма его экзотической внешности, а история о том, как он его получил, всегда заставляла восторженных барышень сочувственно вздыхать. Он не помнил об этом случае ровным счетом ничего, но мать повторяла рассказ много раз.
Элис Стирлинг горячо любила сына и старалась оградить его от всех невзгод мира. Ее муж Генри считал, что она совершенно избаловала мальчика, и даже немного завидовал той любви и заботе, которыми она окружала сына. Когда их первенец Эдвард умер в младенчестве от чахотки, Элис была безутешна и во всем винила себя. Чего бы Генри ни говорил и ни делал, ничто не могло ее переубедить. Может, она бы и поверила ему, если бы сам Генри был уверенней. Но как он мог быть уверен? Когда он вернулся с фронта, его сын был уже мертв. Он даже не успел подержать его на руках.
Серые стены приюта были покрыты десятилетним слоем грязи, в водосточных трубах проросли сорняки. Черная краска на входной двери давно потеряла свой блеск, растрескалась и начала отслаиваться. Место выглядело крайне неприветливым и суровым. Элис поборола подступающее чувство тревоги и поднялась по каменным ступеням на парадное крыльцо. Смахнув со шляпы приставшую паутину, она долго провозилась с тяжелым латунным кольцом на двери, пока ей наконец удалось произвести достаточно громкий стук. Через пару минут, показавшиеся ей вечностью, массивная дверь открылась, и на пороге появилась женщина в накрахмаленной форме медсестры и оглядела Элис с ног до головы.
— Чем могу помочь?
В эту секунду Элис поняла, что совершенно не подумала о том, что же она скажет.
Медсестра скрестила руки на груди и сурово посмотрела на нее сверху вниз.
— У вас назначено?
— Боюсь, нет. Без этого нельзя?
Медсестра покачала головой и неодобрительно вздохнула, но все же распахнула дверь и впустила Элис внутрь.
— Подождите здесь. Я позову старшую сестру.
Элис смотрела, как она удаляется по коридору. Воздух пронизывал запах хлорки и переваренной капусты — от этого сочетания ее начало мутить. Во рту пересохло, а по шее начинали стекать капельки пота. Она уже пожалела, что надела шапку.
— Чем могу помочь?
Элис подскочила на месте и повернулась. У старшей сестры было доброе выразительное лицо, которое никак не вязалось с ее голосом. Элис смешалась.
— Меня зовут Элис Стирлинг. Я пришла по поводу ребенка.
— Какого ребенка? У нас тут полно детей.
— Да, конечно, — извинилась Элис. — Простите, но я не знаю его имени.
— Боюсь, вам придется быть поконкретней.
Вдалеке заплакал ребенок, и у Элис тут же сжалось горло, а к глазам подступили слезы. Она смахнула их перчаткой.
— С вами все хорошо? — спросила сестра, чуть смягчив тон.
— Не то чтобы. Понимаете, я потеряла ребенка.
— И вы думаете, он может быть здесь?
На секунду Элис смутилась.
— Нет, конечно, нет. Он умер.
Столь прямой ответ застал сестру врасплох. Она взяла Элис под руку, отвела в свой кабинет и закрыла дверь.
— А теперь расскажите мне, что все это значит?
Элис охватило непреодолимое желание выговориться.
— Мой сын, мой славный Эдвард, умер, когда ему было всего пять месяцев. Они сказали, чахотка. Я ничего не могла сделать, но я знаю, что Генри…
— Генри? — прервала сестра.
— Мой муж, — пояснила Элис. — Я знаю, он винит меня. Конечно, он говорит, что нет, но понимаете, я даже не смогла уберечь Эдварда до тех пор, пока его отец не вернется с войны. Что я за мать такая? Он никогда не видел собственного сына. Теперь мы почти не разговариваем. Он много пьет и не проявляет ко мне никаких чувств. Он думает, его горе сильнее моего, потому что я, по крайней мере, провела с Эдвардом эти пять драгоценных месяцев.
Сестра протянула ей платок.
— Ну, ну, не вините себя. Много детей умирает от чахотки. Знаете, это бывает очень часто. Я уверена, вы сделали все, что могли.
Элис громко высморкалась.
— Но этого было мало, не так ли?
Элис не знала, как долго еще выдержит эти мучения.
Сестра взглянула на стенные часы.
— У нас сейчас будет полдник, и мне нужно следить за детьми. Почему бы вам не присоединиться к нам?
— Вы очень добры. С радостью.
— А потом вы расскажете мне, что привело вас сюда. Вы упомянули про ребенка…
Элис последовала за сестрой в столовую, в которой за длинными деревянными столами уже сидели дети. Полдник был скромным: тоненькие кусочки хлеба с маслом и жидкий чай.
