Михаил Харитонов - Факап
Антон ведёт замкнутый образ жиззни, посвящая всё время учёбе и спорту, особое внимание уделяя акробатике и фехтованию. Однажды его чуть было не исключили из фехтовальной секции — он явился на бой пьяным и чуть было не нанёс противнику серьёзную рану. Однако скандал почему-то замяли, так что Малышев отделался небольшим перерывом в занятиях.
Окончив Институт и получив диплом, Антон отказывается от аспирантуры и посвящает себя спорту и самостоятельным штудиям. В частности, он едет в Упсалу, где слушает полугодовой курс по средневековому этикету и интенсивно занимается мечным и шпажным боем. Здесь Антон делает большие успехи и даже выступает на Европейском турнире, успешно. Тогда же выходит в свет его статья о сравнительных преимуществах лезвий с разной формой и глубиной дола. Научной ценности этот текст не имеет, зато вызывает большой интерес среди поклонников холодного оружия. Сохранились свидетельства, что он довольно часто видится с отчимом, который несколько раз специально приезжал в Швецию, чтобы проведать пасынка.
Впрочем, Николай Евгеньевич вообще очень переменился. Нелюдимый старик вдруг начал мелькать на самых разных мероприятиях. Создавалось впечатление, что человек то ли восстанавливает старые связи, то ли ищет контакты. Делал он это систематически и целеустремлённо. Он даже приехал на очередной юбилей покойного академика Окада, чего раньше никогда не делал. Там он произнёс прочувствованную речь. Во всяком случае, в памяти Левина она была маркирована как прочувствованная — что он конкретно говорил, Борис то ли не запомнил, то ли не стал нагружать меня. А вот тот факт, что на той встрече присутствововал замдиректора ИАИ, он отметил.
Через полгода после юбилея Антон Константинович Малышев получил приглашение на закрытый семинар в ИАИ, посвящённый проблеме перехода от Средневековья к Возрождению. А ещё через год вступил в Группу Наблюдателей.
День 80
Кажется, у меня с головой что-то не то. Не фатально, но всё-таки.
Короче. Сегодня я проснулся, посмотрел в иллюминатор на звезду класса G, потом полюбовался на планету типа Юпитера, попил кофе из автомата и собирался было съесть шоколадку, как вдруг вспомнил, что кофе кончился чуть не месяц назад, кофейный автомат я раскурочил, а шоколад я уже забыл, когда видел.
Вспомнил всё это — и проснулся. Почему-то было темно, только звезда в иллюминаторе светила. Направился было в хозблок умыться — и сообразил, что никакой звезды я видеть не могу, потому что иллюминатор заклеен. А если бы и видел — она бы не висела неподвижно, а выделывала бы антраша, потому что станция кувыркается.
И только после этого, наконец, я по-настоящему очухался. Хотя сначала сомневался. Но вроде никаких неожиданностей больше не было. Кроме одной: привкуса кофе во рту. Слабенький такой привкус, но неотвязный. Понятно, что это от нервов, а всё-таки как-то беспокоит. Я даже рот полоскал. Не помогло, конечно. Потом само как-то прошло.
Н-да. Нехорошо всё это. Тревожно. Хотя чего я ждал? Я тут сижу взаперти почти восемьдесят дней. За восемьдесят дней взаперти рехнуться можно, даже если во дворце сидеть и ни в чём себе не отказывать. А у меня тут биологическая смесь и вода из очистки. Так что я ещё нормально держусь. Но всё-таки неприятно.
Надо отвлечься чем-нибудь. Ну ладно, не чем-нибудь. Писаниной. Нету других занятий у меня, нету.
Что там думало руководство Института, нам точно неизвестно. А что нам известно точно — так это то, как это всё видел сам Антон. Известно это Левину стало от Сноубриджа, который с ним работал. В том числе и с его воспоминаниями.
Так вот. Антон был, в сущности, неплохим парнем. И родителей любил, даром что они на него не обращали особого внимания. Честно пытался заработать одобрение мамы и папы. Видел, что не справляется. Ну и в какой-то момент махнул на себя рукой.
Что касается интереса к истории. Как таковой, исторической наукой Малышев не интересовался. Ну плохо у него было с науками, никак они в него не лезли. Его влекло конкретно Средневековье — как антураж, что-ли. Интерес был скорее эскапистским: парень в какой-то момент решил, что именно в эту эпоху такие, как он, были нужны и востребованы. Поскольку нужность и востребованность у него была больной темой, его тут слегка переклинило. Не то чтобы сильно, нет. То есть не до такой степени, чтобы тратить время, разъезжая по старинным замкам. Или учиться вручную ковать мечи. Но эпоха его влекла, это уж точно.
Да, кстати. Кроме Средних Веков, была у него ещё одна страстишка, совсем смешная — беллетристика. Графоманом он, опять же, не был, но время от времени пытался что-то писать. В основном всё про то же самое Средневековье. Правда, таланту к этому делу у него было примерно как у меня. А то и меньше. Чтобы это как-то компенсировать, он пользовался литпрограммами, а это блокировало ему выход на литконкурсы. Одно сочинение он, правда, попытался сделать чисто руками — романчик про путешественника во времени, которого случайно занесло в европейский XIV век. Первую часть своего опуса он даже выставил на какой-то фанатский конкурс, но её отфильтровал компьютер — из-за того, что в БВИ нашлось около восьми тысяч произведений с полностью аналогичным сюжетом… Больше он за это дело не брался.
По поводу спорта. Это единственное, что у Антона получалось. Тело было, что называется, талантливое. Если бы он пошёл по этой части, то, может, чего и добился бы. Но вот беда: дрыгоножество и рукомашество его не интересовали совершенно. Да, в зал он ходил — подкачаться и отточить движения, чтобы девкам нравиться. Но всерьёз заниматься тренировками — нет, это его не привлекало.
В Иркутском универе Малышеву было сначала скучно, потом тоскливо, а на пятом курсе, он уже волком выл. Дочка профессорская его тоже не особо заводила, спутался он с ней, по большому счёту, от нечего делать… В общем, у парня был тяжёлый кризис, который неизвестно чем бы закончился.
Вот ту-то к нему и заявился отчим. Которого Антон не видел годами, но очень уважал. Потому что мама — с которой он общался больше — хорошо потрудилась над созданием героического образа Званцева. Благо, вечно отсутствующий кумир этому практически не мешал.
На сей раз отчим удостоил пасынка долгим, продолжительным общением, закончившимся серьёзным разговором о жизни и призвании. По ходу которого довёл пасынка до слёз. И прочувствованной речи о собственной никчёмности, которую пасынок закончил словами — «мне надо было родиться в пятнадцатом веке, а сейчас я никому не нужен».
И тогда отчим рассказал ему про гуманоидные цивилизации и планету Аврора, на которой царит что-то вроде земного пятнадцатого века. А также про Институт и Группу Наблюдателей.
