Клиффорд Саймак - Проект «Ватикан»
— Не исключено, что Шептун что-то понимал, — предположил Теннисон. Ведь беседу вёл, в конце концов, он. Он был в роли переводчика.
— Если так, то он работал в одну сторону. Мне он ничего не переводил. Хотя я тоже как-то в разговоре участвовала. Мы подошли поближе — то есть я подошла — к розово-красному кубоиду, и всякий раз, когда мне — вернее, Шептуну, — что-то было непонятно, я указывала пальцем на определённое уравнение или график, и кубоид все переписывал заново — медленно и терпеливо, иногда по несколько раз, пока Шептун наконец не понимал что-то.
— А ты? Ты понимала?
— Только кое-что. Какие-то обрывки. А теперь, вернувшись домой, вообще почти все забыла. Моё человеческое сознание плохо воспринимало такой тип подачи информации. Многое казалось просто нелепо по человеческим понятиям. Казалось, никакой логики нет. Знаешь, что я думаю?
— Ну?
— Мне кажется, что в математическом мире действует какой-то другой тип логики. Совершенно парадоксальный. Там одно и то же понятие в одном контексте звучит утвердительно, а в другом — отрицательно. Все время я сталкивалась с такими моментами: ухватишь смысл, думаешь, ну вот, поняла наконец, слава тебе, господи, как тут же возникало что-то новое, и это новое напрочь, начисто стирало то, что минуту назад было понятно. Не знаю. Просто не знаю. Там-то я ещё хоть что-то понимала, а здесь — вообще ничего. Шептун уговаривал меня пойти туда, так как считал, что я могу все увидеть по-другому. Не так, как ты. Насколько я знаю, с тобой там ничего подобного не происходило?
— Нет. Такого действительно не было. Никаких разговоров.
— И дело тут, наверное, вовсе не в том, что мы с тобой — разные. Мне кажется, дело в Шептуне. Наверное, он многое передумал со времени первого посещения математического мира и многое успел понять. Второй раз ему было легче.
— Джилл, — проговорил Теннисон, гладя её руку, — мне очень жаль, что тебе пришлось пережить это. Это было вовсе не обязательно. Я говорил Шептуну, чтобы он не трогал тебя…
— Да, я знаю, он мне сказал.
— А где он сейчас?
— Не знаю. Я вернулась. И больше его не видела. Его не было ни в комнате, ни у меня в сознании. Откуда у меня эта уверенность — сама не знаю.
— Интересно, он знает, что Декер погиб? Наверное, это его сильно огорчит. Они ведь такими друзьями были. Декер делал вид, что ему все равно, когда Шептун перебрался ко мне, но я точно знаю, что ему было не все равно.
Джилл подлила Теннисону кофе.
— Между прочим, я пирог испекла, — сообщила она. — Хочешь, отрежу кусочек?
— Да, но попозже, — улыбнулся Теннисон. — Когда переварю жаркое. Было очень вкусно.
— Правда?
— Клянусь!
— Джейсон… — задумчиво проговорила Джилл. — Ты думаешь, это богословы убили Декера?
— И рад бы не думать, но ведь все сходится. Пропали кристаллы, погиб Декер. Они отрезали нам все ходы-выходы. Если бы у нас хотя бы кристаллы остались, Шептун, наверное, мог бы нам помочь добраться до Рая. И координаты были бы не нужны. Он, как охотничий пёс, может брать самый слабый след. А во Вселенной столько всяких следов.
— Джейсон, а вдруг мы все ошибаемся? Ты, и я, и Пол? Вдруг ватиканские богословы правы? Может быть, истинная вера важнее познания Вселенной?
— Джилл, я думаю, все дело в том, что первично. Ватикан принял такое решение давным-давно, а теперь кто-то стремится все повернуть вспять. Они решили, что сначала нужно добыть знания, а знания помогут прийти к вере. Я не знаю, верное это решение или нет, но мне кажется, что не слишком верное.
— Наверное, мы так никогда и не узнаем.
— Нам — тебе и мне, наверное, не суждено. Но кто-нибудь когда-нибудь узнает.
— А сейчас? Что происходит сейчас?
— Это тоже непросто понять.
— Ой, Джейсон, знаешь, я что-то начинаю понимать… Ко мне начинают возвращаться какие-то кусочки воспоминаний о математическом мире, какие-то ощущения…
— Ну что ж, будет идти время, и ты будешь вспоминать больше и больше. Так бывает.
— У меня там было ощущение, будто я устала и отдыхаю. Есть в этом какой-нибудь смысл?
— Не сказал бы, что очень большой, — улыбнулся Теннисон. — Ты просто пытаешься перевести чужеродные понятия на человеческий язык.
— И ещё… Что-то связанное с игрой, и сильное возбуждение, азарт от того, что можно научиться играть в новую игру.
— Вот в этом, пожалуй, кое-что есть. Но не исключено, что смысл совсем другой. В общем, как бы то ни было, ты действительно увидела и узнала гораздо больше меня. Когда появится Шептун, нужно будет расспросить его как следует, может быть, он сумеет нам объяснить получше.
— Надеюсь. Уж он-то там побольше меня понял.
Послышался тихий стук. Теннисон подошёл к двери и распахнул её. На пороге стоял кардинал Феодосий.
— Как хорошо, что вы зашли, Ваше Преосвященство, — сказал Теннисон. — Входите, пожалуйста. Мы рады.
Кардинал переступил порог, и Теннисон прикрыл дверь.
— Сейчас я подброшу дров в камин, — сказал он, — можно будет посидеть, поговорить.
— Я бы с удовольствием, — сказал кардинал, — но у нас нет времени. Его Святейшество благословил вас обоих прибыть на аудиенцию.
Джилл встала из-за стола.
— Не понимаю, — нахмурилась она.
— Его Святейшество очень ценит вас обоих.
— Вы пойдёте с нами? — спросил Теннисон.
— Я провожу вас туда, но не останусь. Он сказал, что примет только вас. Только вас двоих.
Глава 45
Шептун ликовал. Он прыгал и веселился. Он скатывался вниз по плоскости магнитного потока, как дети на санках с горы. Он исполнял фантастический танец в самом центре мятущегося скопления ионов. Он проносился, как комета, сквозь ядро взрывающейся Галактики. Бегал наперегонки со вспышками излучения сверхновой звезды. Пролетал через поля пульсаров.
Наигравшись вдоволь, он остановился неподалёку от красного карлика и немного погрелся у алого пламени. Тут было темно и пусто, и единственный свет исходил от красного карлика. Только далеко-далеко в глубине космоса виднелось какое-то величественное сияние. Шептун чувствовал себя маленьким и одиноким в бесконечном пространстве — и это было странно, ведь он не должен был знать, что такое одиночество, — он, порождение времени и пространства, в котором не было места одиночеству.
Он не знал, где находится, но не думал об этом. Где бы он ни был, он дома. Откуда это было ему известно, он не знал, но и об этом не задумывался. Куда бы его ни занесло, он всегда и везде будет дома. Так что ему было совершенно безразлично, где он находится.
Он улёгся в пространстве перед красно-чёрной звездой и услышал Песнь Вечности — вибрацию космоса. Он чувствовал смутные признаки жизни в этом уголке Вселенной, улавливал сигналы разнообразных форм жизни, понимал достижения каждой из них. Вся сумма этих достижений являла собой гигантский шаг к решению невероятных вопросов, ответы на которые, будучи соединены и осмыслены, должны были привести к ответу на главный и последний вопрос.
