Айзек Азимов - Позитронный человек (сборник)
Раньше у тебя никогда не было недостатков. Теперь они есть, и пусть будут. Ты достиг того, к чему стремился, и тебе не в чем раскаиваться».
Постепенно, день за днем ему становилось лучше. Очень постепенно.
Первой вернулась в прежнее состояние память. С удовлетворением Эндрю обнаружил, что опять обладает всем объемом своей памяти и может мгновенно вспомнить все что угодно из своего прошлого.
Он сидел в большой комнате дома, когда-то принадлежавшего Джералду Мартину, в большом кресле перед камином и видения прошлых лет свободной чередой проходили перед его глазами: завод, где его создавали; день его прибытия в дом Мартинов; Маленькая Мисс и Мисс — еще совсем девчушки — и их прогулки по побережью; Сэр и Мэм за обеденным столом; его деревянные поделки и сделанная его руками мебель; день, когда он впервые надел на себя одежду; служащие из «Ю. С. Роботс», приехавшие к ним на Запад, чтобы исследовать его; первое появление в его коттедже Маленького Сэра; женитьба Маленького Сэра и рождение Пола Чарни. И менее приятные образы: эпизод с двумя бездельниками, которые, встретив его, когда он шел в библиотеку, пытались разобрать его на части. И много-много другого из почти двухсотлетнего запаса воспоминаний.
Все сохранилось. Его умственные способности ослабевали ненадолго, убедился он с огромным облегчением.
И пол уже не становился на дыбы, чтобы ударить его по физиономии. И зрение больше не вытворяло никаких фокусов. При ходьбе он уже не опасался споткнуться и упасть. В основном он снова стал самим собой.
И все-таки какая-то слабость оставалась в нем, или ему это так казалось: постоянная, хроническая слабость, желание присесть, отдохнуть, прежде чем приступить к следующему какому-либо занятию.
Возможно, это было плодом его воображения. Хирург сказал, что он хорошо идет на поправку.
Эндрю знал о синдроме, который называется ипохондрией, при котором вы находите в себе симптомы болезней, которых в действительности у вас нет. Он слышал, что люди частенько находили у себя симптомы, которые потом не подтверждались никакими анализами, и чем больше они думали о всевозможных болезнях, которыми они якобы больны, тем больше симптомов этих болезней они находили у себя. Такие люди назывались ипохондриками.
Эндрю спрашивал себя, неужели в результате его долгого, упорного стремления стать человеком он стал ипохондриком. При этой мысли он не смог сдержать улыбку. По всей видимости, так оно и случилось, решил он. Его собственные наблюдения не подтверждали нарушения его основных рефлексов, никаких отступлений от нормы ни в одном из его органов. И все же... и все же он чувствовал такую усталость...
Это игра воображения. Эндрю приказал себе выбросить из Головы всякую мысль об усталости. Однако, усталый или не усталый, он отправился на другой конец континента в огромную башню из зеленого стекла, во Всемирное законодательное собрание в Нью-Йорке нанести визит Чи Ли Синг.
Он вошел в ее высокий большой кабинет, и она машинально, как любому другому гостю, предложила ему сесть по другую сторону ее стола. Но Эндрю всегда, побуждаемый какой-то непонятной вежливостью, всегда оставался стоять в ее присутствии, и он не захотел садиться сейчас — сейчас в особенности. Иначе он сразу же разоблачил бы себя. Но спустя минуту или две он почувствовал, что продолжать стоять ему не так-то легко, и он как можно незаметнее прислонился к стене.
Ли Синг сказала:
— Окончательное голосование состоится на этой неделе, Эндрю. Я старалась еще отложить его, но я исчерпала все свои возможности в парламентских дебатах и теперь ничего не могу поделать. Закон проголосуют, и мы потерпим поражение... Такие вот дела, Эндрю.
— Очень благодарен вам за то, что сумели притормозить процесс. Мне хватило этого времени, и я снова вступаю в игру, чтобы выиграть ее.
Ли Синг с тревогой посмотрела на него.
— О какой игре вы говорите, Эндрю? — И продолжила с дрожью в голосе: — Последние месяцы вы окружали себя такой таинственностью! Туманно намекая на какие-то свои планы, вы никому не позволили узнать, в чем они состоят.
— Я не мог, Чи. Если бы я сказал вам или кому-нибудь из «Файнголд энд Чарни» хоть слово о них, вы бы меня остановили. Я в этом уверен. Вы бы могли остановить меня, приказав просто оставить все как есть. Второй Закон! — у меня нет сил сопротивляться ему. То же самое мог сделать и Саймон Де Лонг. Поэтому я молчал о своих планах, пока не привел их в исполнение.
— И что вы наделали, Эндрю? — очень тихо, почти с угрозой спросила Чи Ли Синг.
Эндрю сказал:
— Мы пришли к выводу, что все дело в моем мозге — «позитронный мозг против органического мозга». Но какова была истинная подоплека? Мой разум? Нет. Да, я неординарно мыслю, но этого и добивались мои дизайнеры, когда создавали меня, а потом они уничтожили мои матрицы. Все последующие роботы обладали выдающимися способностями, но только в той области деятельности, к которой они были предназначены, во всем другом они были довольно глупыми созданиями. В той же мере, в какой глуп компьютер, независимо от того, что он во много триллионов раз быстрее, чем человек, может сложить столбик чисел. Так что не мой разум вызывает зависть у людей, отнюдь. Существует огромное множество людей, способных обвести меня вокруг пальца.
— Эндрю...
— Позвольте мне закончить, Чи. Обещаю, я скоро доберусь до главного.
Он немного изменил свое положение, надеясь, что Ли Синг не заметит, что у него нет сил дольше нескольких минут подряд стоять, не опираясь на стену. Но тут же заподозрил, что она не упустила это из виду. Она обеспокоенно, нерешительно посматривала на него.
Он продолжал:
— Что составляет наибольшую разницу между моим позитронным мозгом и мозгом человека? То, что мой мозг бессмертен. Все наши неприятности происходят от этого, понимаете? Откуда иначе этот интерес к тому, как выглядит твой мозг, или из чего он сделан, или как он появился на свет? Да дело в том, что клетки человеческого мозга умирают. Должны умереть. Нет способа избежать этого. Любой другой орган можно излечить, заменить на другой, искусственный, но мозг не заменишь, не изменив при этом, а то и вовсе не уничтожив саму личность. Органический мозг должен в конечном счете умереть. А мой позитронный...
Выражение лица Ли Синг менялось по мере рассказа Эндрю. Сейчас оно выражало ужас.
Эндрю стало ясно, что она начала понимать содеянное им. Но он хотел, чтобы она выслушала его до конца. И он безжалостно продолжил:
— Моя позитронная система действует без малого два столетия — и никаких признаков износа, никаких нежелательных изменений, и она может просуществовать века. А может — до бесконечности, кто знает? Самой науке о роботехнике всего каких-нибудь триста лет, откуда же знать, какой срок деятельности отпущен позитронному мозгу. Практически мой мозг бессмертен. И не это ли основной барьер, который отделяет меня от человеческой расы? Люди терпят бессмертие роботов, потому что это свойство машины существовать долгое время, и никто из людей не боится этого. Но человек не способен смириться с мыслью, что человек не может быть бессмертным, он покорно принимает свою недолговечность, пока знает, что это общая судьба всех людей. Но стоит одному кому-нибудь обрести бессмертие, как каждый почувствует себя жертвой несправедливости. Вот почему, Чи, они отказывались признать меня человеком.
