Марина Дяченко - Мигрант, или Brevi Finietur
Крокодил вдруг понял, что чувствовали мальчишки, когда их отправляли с острова домой раньше срока.
Он посмотрел на Тимор-Алка. Тот сидел, скрестив ноги, и смотрел на Крокодила снизу вверх. В его глазах больше не было злости, только усталость и горечь.
Не обращая внимания на Крокодила, Аира обернулся к мальчишке:
— Встань.
Тимор-Алк вскочил как на пружине — высоченный, на полголовы выше взрослых; Аира подошел к нему так близко, что мальчишка вынужден был отступить.
— Ты усомнился в профессионализме Консула.
— Нет, — быстро сказал Тимор-Алк и опять побледнел, как травинка.
— Ты усомнился в честности Махайрода.
— Нет, — Тимор-Алк пошатнулся. — Пожалуйста, Аира.
— Кто принимал у тебя Пробу?
— Ты, Махайрод.
— Кто выдал тебе удостоверение?
— Ты.
— Ты понимаешь, в чем ты меня обвинил?!
— Я не обвинял, — на глазах у парня выступили слезы.
— Тогда успокойся, — вдруг очень мягко сказал Аира. — Потому что если ты не полноправный гражданин — тогда и я не полноправный гражданин, и наш мир называется не Раа… — Он обернулся. — Ты еще здесь?
— Ухожу, — глухо сказал Крокодил. Повернулся и вышел.
Глава шестая
«А это огни, что сияют над нашими головами».
«Есть вещи, которых мне никогда не понять», — думал Крокодил, лежа на спине посреди большой, вытоптанной за день лужайки.
Днем здесь было что-то вроде выставки: маленькие дети представляли на всеобщее обозрение поделки из корней и шишек. Многие так и остались стоять на траве, на широких подстеленных листьях и каменных стеллажах; представление об искусстве на Раа было странное. Поиграв, дети забывали о своих «скульптурах» так же легко, как и взрослые, помастерив в свое удовольствие, забывали о картинках из веточек и фигурках из глины.
Крокодил наблюдал за выставкой, примостившись на краю поляны с экраном на коленях. Вот уже почти неделю он жил бродягой: ел общедоступную, не требующую ресурсов пищу, спал где придется, благо трава была пригодна для отдыха, а по ночам почти не было холодно. Пользоваться коммуникаторами и информационными порталами можно было совершенно свободно; Крокодил изучал структуру миграции на Раа — «по данным Вселенского миграционного Бюро».
«Работая с Землей, Бюро принимает во внимание фактор так называемой истории. Существует два подхода к проблеме: на Ллире, например, и в мирах подобного типа понятия об истории нет вовсе, и нет самой истории, и нет смысла говорить о ее „изменении“. На Квете и в мирах подобного типа история жестко обусловлена свойствами материи и подчиняется общим законам, и, соответственно, не может быть произвольно изменена. Что до Земли, то местное общество создало даже специальный термин — „роль личности в истории“, что означает огромную долю случайности, колоссальный разброс вероятностей. Для каждого мира, учитывая его отношение к истории, Бюро устанавливает свои нормы и правила миграции…»
Небо, заполненное спутниками, казалось перевернутой корзиной сокровищ. Крокодил поискал глазами стабилизаторы и не нашел.
«А ЭТО ОГНИ, ЧТО СИЯЮТ…»
— Почему вы не отвечаете на вызовы?
Небо померкло, закрытое от Крокодила чьей-то головой.
— Андрей Строганов, я вызывала вас тридцать раз!
Какая жалость, подумал, садясь. Местная коммуникационная служба ценила волю абонента — один раз велев не принимать сигнал вызова от Шаны, он мог наслаждаться покоем и уединением.
— Мне нечего вам сказать, — признался он совершенно честно.
Она опустилась рядом на траву. Он мог слышать ее дыхание — и запах, исходящий от нее, очень похожий на запах Тимор-Алка.
— Вы можете мне, по крайней мере, объяснить, что случилось?
— Я сказал Тимор-Алку, что он нечестно сдал Пробу. Что ему помогли.
Шана выплюнула невнятное ругательство.
— Он ушел из дома, — сказала отрывисто, — и уже три дня сидит на орбите… Я не знаю времени начала операции. Я ничего не могу узнать, этот мерзавец все окружил такой тайной, что даже совет Раа не может добыть информацию!
— И ему позволяют?
— Ему? — Шана зарычала. — Он, по всей видимости, первым почуял и проанализировал то, что через несколько лет… или быстрее… покончит с миром, каким мы его знаем. Это не человек, это взбесившаяся охранная система, но если он прав — ему дадут все полномочия, какие он только сможет отхватить. А сможет он многое.
Она подняла глаза к горящему огнями небу:
— Я только молюсь, чтобы он был не прав. Чтобы он ошибся. Он не может быть правым всегда… Он сказал мне: дай же понять Альбе, что ты не одобряешь ее игр! Что тебе это неприятно, больно, что тебе страшно за нее, в конце концов! А я улыбалась. Я думала: глупый мальчишка, ты ревнуешь к гениальности моей дочери… И вот тебе гениальность.
— Я прошу прощения, — помолчав, сказал Крокодил. — Я не смог… исполнить наш уговор. Я не смог его удержать. Только навредил всем.
— Я не могу вернуть вас на Землю, — холодно сказала Шана.
— Один вопрос: вы не станете этого делать, потому что я не справился? Или вы изначально блефовали и обещали мне… чего не собирались, да и не могли исполнить?
Шана молчала, и в сумерках он не мог разглядеть ее лица.
— Ясно, — сказал он чуть охрипшим голосом. — Но фрагмент, который вы мне предоставили, он… подлинный?
— Подлинный, — сказала Шана. — Но это все, что осталось от вашего будущего. Его нет. Бюро взяло его в оплату за всякие мелочи, за визу… За язык.
— Это правда, что Бюро вывозит с Земли только тех, кто должен скоро умереть? Чтобы предотвратить изменение истории?
— Это заботы Бюро. Нам они таких подробностей не сообщают.
— Изменение истории… Как можно изменять то, чего еще нет?!
— Это Бюро, — устало отозвалась Шана. — Парадоксы для него — питательная среда. Бульон.
— Ясно.
— Андрей, — сказала Шана. — Я не знаю, что мне делать. Я своими руками погубила свою жизнь и своего внука.
— Погубили? — Крокодил решил, что ослышался. Шана, какой он знал ее, не могла произнести таких слов.
— Для меня он был — зависимый! — Глаза Шаны блеснули в темноте. — И я до сих пор зависима от него… Впрочем, забудьте. Вам это не нужно. Семейные предания.
— Как так вышло, что Альба… что ваша дочь полюбила… то, чего нет?
— Почему — нет? — Шана подняла голову. — Есть… Это было. Реальность, созданная ее волей. Прекрасная реальность. Прекрасный парень, сильный, красивый…
— Зеленокожий?
— Скорее бронзовый. Мужественный, веселый, благородный. Любящий мою девочку, как обычные люди не умеют любить… Он никогда бы не ушел от нее ради высшей цели, ради спасения или свершений, да ради чего угодно.
