Марина Дяченко - Мигрант, или Brevi Finietur
— Ох и дыму тут было, — сказал Крокодил.
— Ага. Знаешь, я хотел бы жить в то время. Они были… каждый был очень нужным тогда, себе, людям, миру. Каждый был… соответствовал замыслу на полную катушку. Осталось столько стихов с того времени, песен, рисунков, скульптур, любовных писем…
Он замолчал и ступил на ленту-транспортер, едва заметную среди травы. Крокодил догнал его и встал рядом; лента понесла их вверх, на крутых склонах складываясь гармошкой. Небо, затянутое пленкой облаков, казалось веком огромного закрытого глаза.
— Ты бы хотел жить в то время, — сказал Крокодил. — А сейчас что не так?
— Да так, — Тимор-Алк пожал плечами. — Вроде как по мячу стукнули, и он покатился вперед, вперед… А потом медленнее. А потом почти остановился. Вот у меня такое чувство, что на Раа все почти остановилось, все еле ползет по инерции… Я в детстве мечтал, что, когда я вырасту, уже будут космические корабли и мы полетим в космос.
— Зачем?
— Вот именно, зачем, — мальчишка отвернулся. — Все и так есть. Знаешь, такое чувство, что единственный смысл на Раа — это Проба. Я вот сейчас вспоминаю… И думаю: наверное, это были лучшие дни моей жизни.
— Я тоже иногда так думаю, — признался Крокодил.
Транспортер тек, как пологая речка, беззвучно и мягко.
— Ты целовался когда-нибудь? — спросил Крокодил.
— Тебе-то что? — Тимор-Алк моментально подобрался.
— В твоем возрасте я только и думал, что о девочках. И многие мои ровесники тоже.
— А я не думаю, — резковато ответил Тимор-Алк. — Я занят.
— Много дел? Наращивать индекс социальной ответственности, учиться, выступать на форумах, нарабатывать авторитет…
— Ты как будто надо мной смеешься, — мальчишка насупился. — Да, я хочу иметь авторитет. Я хочу высокий индекс, как моя бабушка. У индекса, по крайней мере, нет цвета кожи.
Крокодил смутился. Вот оно что…
— Многим девушкам нравятся экзотические парни. А ты… У тебя должен быть бешеный успех среди девчонок, если я хоть что-то в этом понимаю. Ты одновременно яркий и странный, надежный, ты полноправный гражданин…
Под взглядом Тимор-Алка он говорил все тише и наконец замолчал.
— Я занят, — с горечью повторил Тимор-Алк.
— Но физиологически… ты ведь мужчина, правда?
Тимор-Алк вспыхнул, и его зеленоватое лицо сделалось почти малиновым.
— Ты ничего не понимаешь в жизни! — убежденно сказал Крокодил. — Перед тобой неисчерпаемый резерв радости! Учеба, индекс, дела — все это ерунда, судьбы Раа, мигранты, гражданские права — все это чушь, не бойся, попробуй хоть… хоть раз поцеловать кого-то! Хоть за руку подержать, ты же темпераментный парень! И уже взрослый…
— Легко тебе говорить, — вырвалось у Тимор-Алка.
— Легко?! Я в твоем возрасте…
Он запнулся. Да, в шестнадцать лет ему было легко, куда легче, чем теперь зеленоволосому. Может быть, легче, чем в семнадцать и восемнадцать, и куда легче, чем в двадцать пять…
— Ну и как это у тебя было? — шепотом спросил Тимор-Алк.
— Мать с отчимом как раз разводились, — медленно сказал Крокодил. — Я почти неделю жил у друга… У одноклассника. И мы вместе пошли однажды на дискотеку… И я познакомился с девушкой лет на пять старше себя. Я был парень общительный, строил из себя крутого, выглядел старше своих лет…
Он задумался. Он не мог вспомнить лица той девушки, только дешевенький кулон, затерявшийся между массивными грудями. Зато почему-то вспомнилась Светка и как она кричала подруге в телефонную трубку: «Не по залету! Не по залету, ясно тебе? Хоть обзавидуйся теперь, хоть на фарш изойди!»
А потом приглашала эту подругу на каждый день рождения.
Бедный Андрюшка. Бедные, ни в чем не виноватые малыши рождаются у тупых обывателей, у хитрых пройдох, и несут на себе проклятие тупости, ограниченности, жестокости, и остаются одни перед плоской рожей телевизора, в одиночку — перед лицом бессмысленной тусклой жизни и неизбежной бессмысленной смерти…
Крокодил глубоко вздохнул. Сжал зубы; надо решаться, как ни гадко на сердце. Надо хотя бы попробовать.
Ради сына.
— Ты вспомнил Пробу, — сказал он, чувствуя, как от омерзения немеет шея. — Жалко ребят, которые не прошли.
— Жалко, — Тимор-Алк насторожился.
— Камор-Бал, Бинор-Дан… Ты знаешь, что Аира подыграл тебе? Подсудил?
— Что?!
— Эхолокацию ты провалил. Помнишь, он кричал: «Открой глаза»? Это слышали только ты и я. Он знал, что ты шел по памяти и ошибся. Но обошел закон и дал тебе вторую попытку.
Тимор-Алк, секунду назад румяный, вдруг сделался тонким и бледно-зеленым, как травинка без солнца. У Крокодила чуть закружилась голова.
— А с тем испытанием, в круге, — он гнал свою мысль, как гонят по равнине стадо обезумевших быков. — Он нарушил закон теперь на глазах всей группы. Ты вышел из круга. Но он дал тебе вторую попытку.
Тимор-Алк дышал теперь ртом. Казалось, он вот-вот свалится; Крокодил сделал над собой колоссальное усилие: «Ради возвращения, ради Андрея…»
— Тебе повезло, что Аира наметил тебя для своего проекта, — он откашлялся, чтобы голос не хрипел. — И там, где другого отправил бы домой, — тебе подсудил… Теперь ты полноправный гражданин. Если бы ты остался зависимым при бабушке — Аира не получил бы тебя для своего проекта…
Тимор-Алк развернулся и зашагал прочь. Глядя в его спину, Крокодил вдруг пришел в ужас: «Это сделал я?!»
Он споткнулся о ленту-транспортер. Та послушно поменяла направление; Тимор-Алк свернул с дороги. Крокодил спрыгнул с транспортера, догнал парня, схватил за плечо:
— Погоди. Погоди, я не хотел тебя… огорчать.
Тимор-Алк молча высвободился. Он шел, казалось, не разбирая дороги, но на самом деле, по-видимому, дорогу знал: неприметная тропинка, подарок вдумчивому экскурсанту, вела вдоль древних развалин, мимо живописных тентов, способных защитить от дождя шестиметровых людей, мимо каменных водосборников, мимо колод и оград — к обрыву над морем.
— Я мог ошибиться, — Крокодил снова догнал мальчишку. — Я… мог неправильно понять. Аира манипулирует всеми, тобой, мной…
— Уйди, пожалуйста, — сказал Тимор-Алк, и стало ясно, что он из последних сил сдерживает слезы.
Крокодил остановился.
Ждал ли он, что мальчишка вот так, с налета, ему поверит? Нет, Тимор-Алк должен был спорить, возмущаться, отстаивать свое право, как на его месте сделал бы Крокодил…
О да. Крокодил строил будущее, поставив на место Тимор-Алка себя в шестнадцать лет. Он бы не стал плакать, а разбил бы нос любому, кто усомнился в честности и законности его Пробы. У юного Крокодила никогда не вспухли бы волдыри от фальшивых углей, он не боялся боли и в шестнадцать лет не сделал себе татуировку только потому, что чувство прекрасного взбунтовалось при виде тех эскизов…
