Василий Звягинцев - Величья нашего заря. Том 2. Пусть консулы будут бдительны
А место эта было крайне интересным. Не переставая слушать и записывать отчётливо подобострастный доклад (иначе не назовёшь) американского вице-президента человеку, по всем административно-бюрократическим канонам его начальником не являющимся, Фёст подкручивал ручки настройки, позволявшей приближать и удалять объект, а также и ракурсы обзора, как бы парить вокруг него и над ним, подобно буревестнику, в отличие от, скажем, вертолёта, без шума и тряски.
Его всегда немного удивляла архаика дизайна установки СПВ и вся идеология интерфейса, если этот термин здесь вообще уместен. Что значит психология конструктора, оставшегося в плену технической эстетики середины прошлого века! Вполне ведь можно было всё управление переделать на сенсорное или хотя бы джойстик поставить вместо всех этих верньеров, движков и тумблеров. Но – хозяин – барин. Не Ляхову учить Левашова, как оформлять свои изделия. Что-то, кстати, в этой архаике есть завораживающее. Как и в «радиоприёмнике» вице-президента, кстати. Его, похоже, изготовлял человек тоже не нашего времени.
Но мы опять отвлекаемся.
Интересным местом была точка, где располагался собеседник мистера Келли. Прямо для обложки журнала «Вокруг света». Собственно, это была не «точка», а целый остров, каких несчётное множество разбросано по просторам Тихого океана косой многотысячемильной полосой, от Филиппин и почти до Антарктиды. Словно Творцу надоело старательно прорисовывать на глобусе причудливые контуры континентов, и над ста восьмьюдесятью миллионами квадратных километров океана он просто махнул наотмашь кистью, покрыв всё это пространство брызгами краски разных форм и размеров.
Остров по сравнению с тысячами других, имевших собственные имена и население, был исчезающе мал – его плоскую вершину усечённого конуса, сложенного из древних вулканических пород, можно было обойти по периметру меньше чем за час, но изумительно красив. Он возвышался над кружевной пеной бивших в подножие волн метров на восемьсот абсолютно недоступной человеку твердыней. Альпинист-скалолаз мог бы подняться с немалыми трудами на его вершину, но для этого сначала пришлось бы добраться с моря до его подножия, что было тоже практически невозможно из-за массы торчащих из-под воды рифов и подошвой, заваленной жутким хаосом лавовых обломков от килограмма до тонны. А главное – затея эта была бы совершенно бессмысленной. От ближайшего, хоть как-то населённого острова нужно плыть сюда несколько сот миль, потом ложиться в дрейф, поскольку при здешних глубинах на якорь не станешь, организовывать целую операцию десантирования и ради чего?
Зато самая вершина островка, скорее даже – просто чуть наклонного каменного клыка была покрыта густой шапкой тропической растительности, постоянно пополняемой морскими ветрами, несущими с незапамятных времен неведомо откуда семена всевозможных растений. В кронах пальм и прочих деревьев и древовидных кустарников водились даже какие-то совершенно эндемические породы насекомых, иначе чем бы питались вполне сухопутные птицы, жившие в этом изоляте, может быть, миллион лет? Чайки и прочие альбатросы, кормящиеся морской живностью, гнездились гораздо ниже.
И вот на этой плоской, словно ножом срезанной вершине устроил свою обитель человек, говорящий сейчас по какому-то хитрому, наверняка спутниковому телефону с Вашингтоном.
Фёст довольно подробно успел рассмотреть его виллу и прилегающую территорию. Сады Семирамиды, иначе и не скажешь. Сам трёхэтажный, составленный из нескольких объёмно-конструктивных элементов дом, примерно гектар ухоженного парка вокруг, довольно большой бассейн, выложенный голубым кафелем или фаянсом. Всё обнесено, несмотря на полную неприступность места, ещё и довольно высоким металлическим забором. Хорошо оборудованная вертолётная площадка, с ангаром и всякими служебными постройками.
Трудно даже вообразить, сколько трудов, а главное – денег вложено в это «Орлиное гнездо». Плюс – что стоило обеспечение секретности тайного убежища сейчас, когда сохранение каких угодно тайн – дело весьма проблематичное!
Впрочем, выяснение этих, как и многих других вопросов можно оставить на потом. Разговор хозяина с вице-президентом ещё не закончился.
Келли очень и очень подробно пересказывал чуть ли не в лицах всё, что происходило в «ситуационном кабинете», а собеседник часто переспрашивал, уточняя детали, иногда самые вроде бы несущественные. Это само по себе выдавало в нём специалиста, скорее всего опытного разведчика-аналитика с хорошей общепсихологической подготовкой.
Спасибо школе Шульгина, после неё и двух лет практической работы Фёст моментами сам себе напоминал Штирлица, то есть Максима Исаева с момента, как им стал вполне обычный юноша Всеволод Владимиров. В данном случае он имел в виду появление (или внезапное раскрытие) таланта, никакими предшествующими событиями в жизни не обусловленного. Что он сам, что аналог Секон до «Перевала» как раз никакого интереса к разведывательной, контрразведывательной, вообще политической деятельности не проявляли. Либо в результате срабатывания «гнева Аллаха» в мозгах у них что-то круто перевернулось, да настолько, что и у Секонда в его Академии дела более чем успешно пошли, и в нём самом Александр Иванович увидел такой же благодатный материал, как аббат Фариа в Эдмоне Дантесе.
Хозяин «Орлиного гнезда», выслушав всё, после короткой паузы дал вице-президенту несколько конкретных развёрнутых указаний. Общая их суть сводилась к тому, что Ойяме на самом деле можно отпустить на размышления и осознание реального положения дел два-три дня, но не более. В это же время организовать во всех подконтрольных средствах массовой информации, и не только американских, предельного накала антироссийскую по форме, но и антипрезидентскую по существу кампанию. То есть давление должно исходить со стороны, не из президентского окружения. Может быть, в ближайшем разговоре следует дезавуировать некоторые слишком резкие выражения и «прелестных дам» (при этих словах на губах джентльмена мелькнула саркастическая улыбка), и самого Келли.
– Впредь, подталкивая его к решительным действиям, ссылаться нужно только на мнение народа, выраженное печатным и иными способами. Конгресс и Сенат от этого вопроса лучше пока вообще отстранить, с ними возможны осложнения. Вспомните Рузвельта и сорок первый год[160]. И совсем незачем спешить. Вы явно перестарались. Конфликт, тем более вооружённый, прямо завтра нам не нужен. Пусть нарыв созревает. Какой-то лишний мирный месяц особого значения не имеет. Надо обставить дело так, чтобы большинство стран, имеющих хоть какой-нибудь вес на мировой арене, предъявили России свои претензии или хотя бы отказали в моральной поддержке. А мы, со своей стороны, постараемся, чтобы русский лидер сам сделал ещё несколько весьма неосторожных шагов, обостряющих ситуацию. Несмотря на последнюю неудачу, ничего ещё не потеряно. Ну, проиграли одну лунку, на следующей отыграемся. Вопросы есть?
